Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)
Шрифт:
– Если возникнут неприятности, мы будем в вашем распоряжении, - поклонился Гнинский. – На рассвете мои три хоругви тяжелой кавалерии и две легкой будут готовы к бою. Без каких-либо обязательств, исключительно в качестве почетной подмоги.
– Именно это я и хотел слышать, - улыбнулся Кара Мустафа. – Неожиданностей я не предвижу, но люблю иметь гарантии. Сам я располагаю лишь небольшим отрядом спахи, которые находились в городе в отпусках, а помимо того у меня есть только пехота и артиллерия. Десять тяжелых кулеврин и столько же пушек из береговой батареи уже на местах, еще два десятка пушек подтянем на место к вечеру. Еще я располагаю двумя тысячами солдат дворцовой гвардии, тысячей морских пехотинцев, девятью
– Могучая сила, - подтвердил Гнинский. – Но мы будем ожидать вызова.
Дипломаты пожали друг другу руки, после чего каждый их них отправился в свою сторону. Канцлер вышел из дворца и направился к Вратам Счастья. Казавшийся возмущенным ксендз Лисецкий не отступал от него ни на шаг.
– Напоминаю мил'с'дарю, что король прислал нас сюда, чтобы мы вели переговоры относительно уступок в пользу Речи Посполитой и выкупили земляков из неволи, - заметил он, акцентируя слова. – Не было и речи о том, чтобы посвящать жизни наших рыцарей в интересах империи Османов! Ваши действия – это балансирование на грани измены! Мы обязаны решительно отказать в предоставлении помощи поганым и потребовать, чтобы нас эскортировали до границы. А помогать им – это же укреплять врага, то есть действовать во вред Польше! Безбожники используют нас, и мил'с'дарь еще им аплодирует и дает обещания бескорыстной поддержки. Это же измена, воистину измена!
– А ты, долгополый, следи за словами! – рявкнул Семен Блонский. – Никакая это не измена, наоборот, почетный выход, воистину рыцарский и христианский. Таким образом мы достойно представляем Речь Посполитую! Одержимых мы били, чтобы показать: польский воин, это вам не какой-то там неуклюжий пацан, но истинный рыцарь! А пан тут что-то про измену торочит? Да я морды бил за меньшие оскорбления…
– Это угроза? Здесь я представляю конгрегацию веры, не только священником, но и церковным сановником. И ты смеешь на меня руку поднимать? Да святой отец тебя проклянет…
– Хватит, - прошипел Гнинский. – Вы оба, милостивые судари, отчасти правы. Только кое о чем вы оба забываете. А что если взрыв заразы – это только начало чего-то большего? Если истребление грозит не только этому городу, но и всему свету? Что тогда мы обязаны сделать? Помогать без выгоды и рисковать жизнью, спасая иных, или же сбежать, чтобы как можно быстрее предупредить своих?
Наступила тишина. Даже Лисецкий на какое-то время утратил дар речи.
– Вот именно. А я уже второй день над этим голову ломаю, - подвел итог Гнинский.
X
Я сидел на крыше дома с видом на залив. Вид моря меня успокаивал и поднимал настроение. Как Талаз я всегда его любил, оно мне казалось таким чистым и прекрасным, а в то же время – грозным и таинственным. Я ел вяленую рыбу и белый сыр с травами, еду, захваченную на занятом два дня назад рынке. В отличие от участников вторжения, лишенных людской части личности, мне не было безразлично, чем я питаюсь. Большинство моих подчиненных ела то, что подсовывал им Валь, исполнявший обязанности квартирмейстера, или же, как хирурги, питались сырым мясом убитых. Лично я даже не мог на это глядеть. К тому же мне мешал смрад и полнейшее отсутствие заботы о чистоте. Как Талаз, я считался не только красивым, но и заботящимся о себе мужчиной. Баню в обязательном порядке посещал через день, любил и морские купания. К сожалению, сейчас обо всех этих удовольствиях пришлось позабыть.
Ел я в одиночестве, присматриваясь к солнцу, которое медленно скатывалось к водной глади. Чем ближе оно было к горизонту, тем сильнее слабело его сияние, тем сильнее его излучение перемещалось в видимой части спектра к красному концу. Меня охватила меланхолия, а вместе с нею – потребность станцевать. Тогда
Ох, как же это жалко, - заявляла базовая часть моей личности, - снова ты поддаешься телу, в которое вселился, позволяешь увлекать себя его эмоциям, воспоминаниям и привычкам. И совершаешь ошибки, которые демиург совершать не может.
Это правда. Совершенно по-дурацки я позволил обмануть себя Исубу и повел наступление на янычар, не подозревая, что это ловушка. Понятное дело, мои офицеры знали, что в зданиях скрываются несколько сотен тяжеловооруженных поляков, но эту информацию они утаили. Я позволил, чтобы меня увлекла любовь к бою, и втянулся в драку, вместо того, чтобы контролировать развитие ситуации. И финал был таков, что я позволил полностью застать себя врасплох, я потерял чуть ли не два штурмовых отряда, а это более пятисот воинов, да и сам чуть ли не погиб.
Я знаю, что это мне еще припомнят, что заплачу за ошибки. Мультиличность спросит с меня за каждое понапрасну затраченное тело, за каждый момент слабости, за каждый промах. Я понимал, что наказание связывается со страданием, когда его уже испытал. Как и сейчас, я поддался телесной сути и желанию жить. После осуществленного завоевания я сбежал, отказавшись от оцифровки, то есть от считывания записи мозга и ликвидации тела. Мне не хотелось гибнуть, я украл транспортную машину и бросился к ближайшей "червоточине", чтобы сбежать на другой конец галактики. Только мне не удалось выдержать даже одного цикла – мои командиры, высланные в погоню, догнали меня и жестоко убили. Помимо телесных пыток Мультиличность приготовила для меня еще и виртуальную преисподнюю, в которой, словно проклятую душу, меня пленяли в течение множества циклов. А под конец поместили в пакете данных, с программой, поддерживающей сознание, чтобы я мог вспоминать о собственных грехах.
Я почувствовал беспокойство и нажим возле виска, словно невидимая рука хватала меня за голову. Это кто-то пытался установить телепатический контакт, причем, в глубоком диапазоне, предназначенном для частных и секретных соединений. Тем не менее, я не открылся. Теперь мне следовало быть более осторожным, не исключено, что мои офицеры приготовили очередную провокацию. Но я прекратил танцевать, постепенно успокоил дыхание, а затем присел, чтобы закончить еду. Нужно было подумать, но нажим на лоб не прекращался.
Я прекрасно понимал, что времени на запуск биопроцессора у меня все меньше. Если этого не удастся совершить в течение ближайших нескольких часов, вторжение может закончиться позорным поражением. Люди перейдут в наступление и уничтожат конструкцию. Я прекрасно знал противника, а конкретно – правую руку султана, Кара Мустафу. Ведь в течение какого-то времени я был его любовником.
Мне было известно, что великий визирь – это человек действия, любящий брать инициативу на себя. Этого следовало опасаться, хотя, к счастью, он принадлежал к привыкшим защищать себя и осторожным политикам, его слабостью была любовь к удобствам и роскоши. Я рассчитывал на то, что он подождет помощи из загородных гарнизонов, кроме того, он будет стараться оттянуть массированную атаку, чтобы не рисковать уничтожением нескольких кварталов. Ведь хозяева разрушенного имущества могут обратиться с требованием возмещения убытков, а вот этого визирь наверняка пожелает избежать. Вендь султан может приказать покрыть все расходы из собственного кошелька визиря.