Драконы грома

Парнов Еремей Иудович

О этот неповторимый базар, ставший для меня первой ступенью на пути в Гималаи, своеобразной подготовительной школой, где я воочию увидел многое из того, о чем раньше только читал. В этом смысле мне здорово повезло с отелем. Я уж не говорю о том, что на Джан-патхе можно увидеть всю Индию, подобно тому, как наша страна в миниатюре отражается на ВДНХ. Длинный ряд павильонов представляет все штаты республики. Здесь всевозможные образцы народного творчества, промышленные изделия, сувениры, меха, самоцветы из Ассама и Нагаленда, Кашмира и Гуджарата, Бихара, Пенджаба, Раджастхана и Кералы, Майсура и Ориссы, Махараштры и Харианы. Право, нет нужды перечислять названия штатов и округов. И нет возможности, к сожалению, останавливаться на особенностях чудесных фигурок из бронзы, благовонного сандала или слоновой кости; на золотой парче из Варанаси, на бомбейских сверкающих тканях, на кашмирском резном

дереве. Вообще в перечислении есть некая шаманская прелесть. Его можно уподобить стремительно несущейся карусели, когда все размазано в разноцветные стремительные полосы и уже не различить, кто на каком звере сидит. Только яркие пятна, ликующие всклики и ощущение вечного праздника. Собственно, ради ощущения причастности и нужны перечисления. Они обращены не к пытливому уму, но к дремлющему подсознанию. Лично я отдаю предпочтение отдельным фрагментам. Как будто бы случайно выбранным кадрикам из киноленты жизни. Вот один из них, для примера. Ярко освещенный магазинчик, все стены которого состоят из зеркальных полок, уставленных фигурками богов из слоновой кости. Душный и волнующий запах сандаловых курений. Змеиные шкуры. Лампы и посуда из чеканной латуни. Благоговейная тишина, приглушенная коврами и тигровыми шкурами. Это экспозиция. Теперь немного информации для размышлений. Белые фигурки, цена которых варьируется в зависимости от размера — дорог материал, а не труд, — изображают главных богов индуистского пантеона: Вишну с раковиной, Многорукую Дургу со львом, играющую на вине Сарасвати, пастушка Кришну со свирелью, слоноголового Ганешу, прекрасную Лакшми и, разумеется, лорда Шиву, танцующего на демоне лени и невежества.

Так вот (здесь я обрываю перечисления и даю информацию), все это, простодушно принимаемое нами за слоновую кость, строго говоря, ею никак не является. Это всего лишь слоновый рог. Настоящая же кость желта и красна до кирпичной рудости молотого красного перца. Она извлекается из внутреннего слоя, обильно пронизанного сосудиками. Изготовленные из настоящей слоновой кости предметы стоят намного дороже.

Если где-нибудь в Бангкоке или Сингапуре вам встретится в лавке сувениров окрашенная в буддийские желто-оранжевые тона кость, то в девяносто девяти случаев из ста это будет пластмасса. Подлинные же фигурки продаются лишь в фешенебельных ювелирных магазинах и роскошных отелях «Обероя». Подобно драгоценным камням, они взвешиваются на весах. Мастерство резчика играет, как всегда, второстепенную роль. Лишь древность может прибавить изделию цену.

Я был свидетелем того, как таможенный чиновник пытался помешать одному западному туристу вывезти фигурку пляшущего скелета. Кость, из которой она была вырезана, напоминала застывшее пламя. Сотканный из огненных прядей всевозможных оттенков: от бледно-лимонного до золотисто-вишневого, как озеро на закате, — хранитель могил танцевал на пылающей земле, улыбчиво оскаля челюсти. Я приблизительно догадывался, откуда можно украсть эту уникальную буддийскую аллегорию, но даже не подозревал, что ее можно купить. Судя по патине и нефритовой прозрачности материала, ей было по меньшей мере пятьсот лет. На Западе, где искусство Востока все больше входит в моду, она могла быть оценена в сто и более тысяч долларов.

— Мне кажется, это очень древняя вещь, сэр, — таможенник огорченно поцокал языком. — И на нее распространяется указ об охране национального достояния.

— Сомневаюсь, — покачал головой респектабельный джентльмен и полез за бумажником. — Вот, пожалуйста, — он вынул магазинный ярлык со штампом об уплате пошлины на вывоз.

— О’кей, — вздохнул чиновник в синем тюрбане сикха. — Проходите, — бросил он, глядя в сторону.

— За сколько он приобрел этого читипати? — поинтересовался я, когда подошла моя очередь занять место у таможенной стойки.

— Тридцать пять тысяч рупий. Сумасшедшие деньги!

Я промолчал. Названная таможенником сумма едва ли составляла двадцатую часть истинной стоимости, если таковая может быть у произведений поистине уникальных.

С удовлетворением прочитал я недавно в газетах, что индийское правительство приняло законодательные меры для пресечения такой «легальной» контрабанды, подобно тому, как ранее оно объявило войну контрабанде тайной. И еще я узнал, что украденная в одном из храмов метровая статуя Шивы Натараджи возвращена на родину. Несмотря на то, что была куплена в частные руки за полтора миллиона долларов.

И все же мне до сих пор жаль, что тот огненный скелет, как и тысячи других бесценных уникумов, навсегда пропал для Индии. Не ждет ли его печальная участь легендарного Павлиньего трона?

Я брожу по сглаженным до металлического блеска каменным

плитам Лал-Килы — Красного форта. Сухие дикие травы шуршат под ветром у крепостных стен. Вишневым накалом наливается в закатных лучах красный песчаник. Эхо шагов замирает в бесконечных галереях Могольского дворца. Почти физически ощущаешь легкое дуновение той странной печали, которая нисходит на человека в покинутых городах. Здесь нет философических раздумий о бренности всего земного, которые, не задевая сердца, мимолетно приходят на ум, когда вы случайно натыкаетесь на поросшие колючкой развалины среди пустыни. Ни сассанидский мавзолей, ни вечереющее небо над самаркандским Афросиабом в час вылета летучих мышей не пробудят тех потаенных струн, что отзываются протяжным стоном в айванах и арках могольских дворцов. Светлая грусть, отуманившая меня в Лал-Киле, была предвестием смятения. Лишь некоторое время спустя, уже в Агре, отмеченной трагическим гением Акбара, мне будет дано испить до дна темную воду из колодца веков.

Павлиний трон был сработан по воле того самого шаха Джахана, который построил старый Дели. Снедавшая каждого из моголов мечта о невозможном подсказала Джахану образ золотого трона, равного которому не было на земле. Искуснейшие ювелиры Востока собрались в сокровищнице Джахана, чтобы в присутствии шаха подобрать драгоценные камни для отделки. Голкондские бриллианты, сиамские рубины, сапфиры кашмирских гор, темные изумруды с острова Цейлон, аравийский жемчуг и памирский лазурит — отборнейшие из самоцветов полумира пошли на инкрустацию шахского кресла. Но самые уникальные драгоценности должны были украсить его навершие, задуманное в виде веерного хвоста царственной птицы. Ювелиры подбирали камешек к камешку, чтобы усилить и оттенить мельчайшие оттенки игры: цвета закатов и новолуния, переливов морской воды и сумерек неба. Бадахшанский лазурит и сапфиры засияли лоснящейся синевой «глазков», зеленое золото и изумруды оттенили бархатистость «перьев», а электро, жемчуг и бирюза придали им сказочный перелив. Чудесную иллюзию живой трепетности породило мерцание бесценных бриллиантов голубой и зеленой воды.

Когда беспримерный труд был благополучно завершен, трон на белом слоне провезли по улицам Дели. Молва о новом чуде света разнеслась по всем концам подлунного мира.

Мог ли знать Джахан, что его затея навлечет на Индию новую беду? Думал ли о том, что могольская мечта о невозможном вновь обернется крахом и неизбежным падением закончится взлет? Как это обычно случается, не самому Джахану, а потомку его Мухаммаду суждено было горько поплатиться за неразумную гордыню. Закономерность проявляет себя через случайность. В том числе и историческая закономерность. Можно, конечно, спорить о том, неизбежно ли было столкновение двух могущественных империй: Ирана и Индии. Но несомненно одно: раздутая, стократно преувеличенная молва о великолепии Павлиньего трона распалила жадность Надира, властителя коварного, вероломного, жестокого и крайне ограниченного.

Весть о сказочных богатствах моголов не могла не долететь до иранских гор. Но сработала она далеко не сразу, а лишь в исторически подходящий момент, когда разбойничий атаман Тахмаси-Кули-Хан, мечом завоевав престол шахиншахов, стал править Персией под именем Надира. Объединив под своим скипетром разрозненные полудикие племена, он создал стотысячную армию и бросил ее на соседние государства. Беспощадным вихрем пронесся по Грузии, ограбил Бухару, опустошил богатейший Хорезм. И вот рога протрубили новый поход. По совету астрологов летучая иранская конница выступила в канун праздника «курбан-байрами», когда на юге в созвездии Змееносца кровавым огнем заблистала планета войны, а Венера — Зухра, пастушья звезда удачи, появилась на востоке в созвездии Рыб.

В первом же сражении персидские войска нанесли армии Мухаммада сокрушительный удар. Из Кабула шахиншах послал поверженному наследнику могольской славы короткий ультиматум: «Я пришел сюда, чтобы присоединить к Персии провинции Пенджаб и Кашмир и получить Павлиний трон». Для вящей убедительности требование было подкреплено силой: Надир отдал своим солдатам на разграбление Шахджаханбад, который обратился вскоре в безлюдную пустыню. Можно, конечно, посчитать случайностью, что такая участь постигла город, носящий имя творца Павлиньего трона. Но где грань, отделяющая случайность от рокового совпадения? Муза Клио — покровительница истории обычно не спешит с исполнением приговоров. Внуки часто расплачиваются за грехи пращуров. Не знаю, справедливо ли причислять к числу грехов Павлиний трон — прекраснейшее из индийских творений, хотя на его создание и ушло чуть ли не полказны? Попробуем увидеть за каждым камешком стонущую под бременем налогов деревню, и тогда нам легче будет дать правильную оценку шахской гордыне.