Драконья справедливость
Шрифт:
Лайам заверил, что будет точен. Чиновник поправил воротник и с неожиданной резвостью выкатился из комнаты.
– Ну вот, приятель, – сказал Лайам, закрыв дверь, – у нас в конце концов появилось занятие. Что будем делать – одеваться или читать? – Он помахал бумагами перед носом дракончика.
«Не понимаю, почему их тебе не выдали раньше?»
– Я тоже не понимаю, – буркнул Лайам. Он подцепил ногтем кончик шнура, прикидывая, что могла означать кривая ухмылка Проуна. – Ладно, по крайней мере я хотя бы что-то для себя проясню. Так что же – читать или одеваться?
«Одеваться, – ответил дракончик. – Ты же не хочешь опоздать
– Ты прав, – пробормотал Лайам, рассеянно водя пальцем по обрезу бумаг. – Не худо бы и побриться. Ладно, начнем одеваться. Я только прежде взгляну на пару страниц.
Он сел в кресло и придвинул ноги ближе к камину.
2
Городские колокола отбивали восьмой удар, когда Лайам влетел в общий зал таверны, занимавшей чуть ли не весь первый этаж гостиницы. Чтение документов так его увлекло, что, если бы не назойливость Фануила, ему не удалось бы ни толком побриться, ни переодеться.
Со все еще мокрым лицом и влажными волосами Лайам бочком пристроился к участникам вечеринки, уже входящим в дверь специально приготовленной трапезной. Потеснившийся молодой человек дружески ему улыбнулся и представился как Уокен Эласко, квестор эдила Куспиниана.
– А вы, наверное, квестор Ренфорд?
– Да, – кивнул Лайам и пожал протянутую руку. Новый знакомый выглядел лет на десять моложе его самого – с виду ему никак нельзя было дать более двадцати. Черные как смоль волосы и аккуратные кружочки румянца на молочно-белых щеках вызывали симпатию.
– Нам предстоит тянуть одну лямку, – сказал юноша. – Я этому рад, ведь госпожа председательница ареопага с большой похвалой отозвалась о ваших сыскных талантах.
Лайам едва не скривился.
«Госпоже председательнице не следовало бы нахваливать меня за глаза!» – сердито подумал он, подыскивая слова для ответа. Но никакого ответа и не понадобилось – они переступили порог трапезной. То, что Лайам увидел там, буквально пригвоздило его к месту. Трапезную озаряла добрая сотня свечей, свет которых, дробясь в хрустале и отражаясь в серебре столовой посуды, наполнял все помещение ослепительным блеском. Подобное зрелище могло удовлетворить и короля. Грани кубков сверкали, приборы сияли, и он долго бы так простоял, если бы громкий хохот Куспиниана не вывел его из оцепенения.
– Готов поспорить, ваш новый квестор никогда прежде не видал скатертей!
Лайам взглянул на шутника. Эдил широко ему улыбался, однако глаза великана отнюдь не были дружелюбны.
– Ну, – отозвался Лайам, припомнив намеки Кессиаса на то, что его уоринсфордский коллега не прочь запустить руки в герцогскую казну, – если бы я знал, что щедрость герцога в такой степени превосходит все ожидания его скромных чиновников, я куда раньше присоединился бы к их числу.
Шутка не возымела успеха. Эдил нахмурился и, отвернувшись, взял с блюда серебряный колокольчик. На его звон из боковой двери появился слуга, и Куспиниан принялся отдавать ему какие-то распоряжения.
«Глупый поступок, – подумал Лайам, пробираясь к пустому креслу, на которое легким движением брови указала ему госпожа Саффиан. – Так друзей не заводят».
Но делать нечего. Усевшись по левую руку от председательницы ареопага, Лайам решил, что постарается поискать пути к примирению, ибо круг собравшихся был очень узок и тем самым располагал к приватной беседе. Эдил Куспиниан восседал во главе богато убранного
– Думаю, вы не знакомы с матушкой Хэл, – сказала вдова Саффиан, трогая Лайама за рукав. – Матушка Хэл, позвольте вам представить квестора Ренфорда, который впервые принимает участие в выездной сессии герцогского суда. Господин Ренфорд – это матушка Хэл, уоринфордская искательница теней.
– Квестор Ренфорд, – еле слышно пробормотала сидящая напротив особа, пряча глаза.
Лайам учтиво привстал и поклонился. Это движение так напугало матушку Хэл, что она даже пискнула от волнения.
– Я знаком с вашей саузваркской товаркой по ремеслу – матушкой Джеф.
«Вот уж кто точно не станет пищать, когда ей вздумают поклониться». С саузваркской искательницей теней он свел знакомство тогда же, когда и с Кессиасом, то есть более полугода назад. Они сразу завоевали его симпатию как люди прямые, честные и знающие свое дело. Интересно, а много ли таких в Уоринсфорде? Если себялюбивый Куспиниан и это запуганное существо характерны для здешнего общества, то встает вопрос: а все ли тут хорошо?
Матушка Хэл опять что-то пробормотала – слишком уж, правда, тихо, но прежде, чем Лайам успел попросить ее повторить свою фразу, рядом появился слуга и стал наполнять его кубок вином. Эдил Куспиниан с торжественным видом встал.
– Я хочу провозгласить тост, – сказал он, и слуга торопливо бросился дальше, чтобы успеть плеснуть вина в кубки других гостей. – Этот тост более подходит для завершения ужина, и все же мне не терпится его произнести. Хвала и слава ареопагу!
Все кубки поднялись, все головы повернулись в сторону вдовы Саффиан, которая, в свою очередь, всем поклонилась. На этом официальная часть трапезы словно бы и закончилась, гости выпили, и вино стало развязывать языки. За столом мало-помалу пошли разговоры, по направлял их один человек – Куспиниан. Великан вел себя, как радушный хозяин, расспрашивая приезжих, не труден ли был их путь, он сыпал шутками, он расточал улыбки и даже сочувственно покивал, когда квестор Проун пожаловался, что владельцы придорожных гостиниц не знают своего места и не могут должным образом вычистить человеку платье. Эдил сделал вид, что страшно разгневан, и пообещал чиновнику вышколить наглецов.
Когда после очередного тоста трое слуг принялись разливать по тарелкам дымящуюся уху, Лайам решил воспользоваться воцарившимся на это время молчанием и спросил:
– Прошу простить, что занимаю ваше внимание, любезный эдил, но не могли бы вы в двух словах обрисовать ваш взгляд на историю с чародеем?
– А? Что? – вскинулся Куспиниан и озадаченно отстранил руку слуги, собиравшегося подлить вина в его кубок. – С каким таким чародеем?
– С тем, что умер на постоялом дворе.
Судя по изученным Лайамом документам, этого чародея нашли в своей спальне мертвым, причем на теле покойного никаких следов насилия не имелось. Однако гримаса, застывшая на лице мертвеца, была столь ужасна, что обнаруживший труп человек упал в обморок и его едва откачали.