Дракула против Гитлера
Шрифт:
Оставшись один, Дракула заметил какое-то шевеление за стойкой бара. С кошачьим рычанием он обнажил клыки и зашипел, так как животная злоба все еще управляла его действиями. Он протянул руку вниз, схватил кого-то за большую копну волос и вытащил из-за стойки прятавшегося там человека.
Это была цыганка, прикрывавшая обнаженные груди скрещенными руками и в смиренном ужасе взиравшая на окровавленное существо перед собой. К стыду своему я вынужден признаться в том, что, торопясь уйти, я позабыл об этой пленнице.
Дракула почувствовал, как жажда крови затуманила ему разум, зрение и способность восприятия. Вокруг осталось лишь мясо и кровь, все
Он чувствовал тепло тела девушки, слышал, как качает ее сердце кровь, видел, как пульсируют ее вены, и все это с обостренным восприятием, недоступным чувствам обычного человека.
Он уже чувствовал вкус сладкой крови, которая была совсем рядом. Но затем он почувствовал, будто что-то свербит у него в подсознании, что-то забытое, но с трудом припоминаемое, терзающее мозг, какой-то шепот совести, слабый отголосок того, что осталось от него как человека. Атавистическое животное начало, вселившееся теперь в его тело, взревело, стараясь подавить эту слабую мольбу.
Он нагнул шею девушки, обнажив вену, пульсировавшую столь манящим образом. Она, перепуганная насмерть, не оказывала сопротивления.
Мы с Люси отправились помогать остальным партизанам выводить заключенных из товарного вагона в грузовики. Многих пришлось выносить на руках. Я помог какой-то пожилой женщине — клянусь, она весила не больше крупной кошки — и она глядела на меня такими глазами, будто ее нес на руках сам Христос-Спаситель.
Крики и звуки борьбы, раздававшиеся из люксовых вагонов, прекратились. Ни звука, кроме журчания речных порогов. Казалось, мы все одновременно повернулись, увидев Дракулу, вышедшего из вагона с девушкой на руках. Она была завернута в его плащ.
Лицо Дракулы представляло собой зрелище не для слабонервных. Только когда человек лично сталкивается с такими ужасами, он способен понять, что это такое, и как это выглядит. Лицо его было еще искажено жаждой крови, глаза пылали демонической яростью, рот, руки и манишка были покрыты ярко-красной свежей и засохшей кровью после отвратительной трапезы. Да и весь его внешний облик в целом был ужасающим, на него страшно было даже взглянуть.
В юности, под влиянием жутких рассказов дедушки, я стал один за другим поглощать литературу о загадках и ужасах, особенно вымышленных писателями историй, в дешевых «желтоватых» изданиях. Я гордился своим «сокровищем» — почти полным собранием «Страшных историй» («Weird Tales») — американским журналом, печатавшим произведения самого разного качества. Некоторые из этих «историй» были способны сделать спокойный сон невозможным, заставляя меня, как в горячечном бреду, бормотать, к великому ужасу моих родителей: «Текели-ли! Текели-ли! Йа! Йа! Ктулху! Йог-Сотот!» [34] Но несмотря на все эти адские, кошмарные байки я все равно оказался неготовым увидеть это зрелище — вампира, выходящего из кровавой бани.
34
Заклинания и чудовища из произведений Говарда Лавкрафта. — Прим. переводчика.
Цыгане вокруг нас все, как один, опустились на колени. Он посмотрел на них сверху вниз властным своим взглядом; его глаза, казалось, действительно пылали, и этот красный свет, шедший изнутри них, был зловещим, будто за ними полыхало пламя адского огня.
«Дракул», пронесся в толпе цыган тихий шепот с каким-то священным трепетом. По лицу Люси
Отец девушки-цыганки бросился вперед, бережно забрав дочь (так как это, по-видимому, и была та самая Малева, о которой говорилось выше) из рук вампира.
Даже за маской его избитого и распухшего от кровоподтеков лица было видно, что он неизмеримо счастлив.
«Благодарю вас, мой Князь», прошептал он на своем родном цыганском языке. «Я, Успенский, в вечном долгу перед вами». Почтение в его голосе было абсолютным и искренним.
Дракула кивнул. Ярость у него на лице у нас на глазах стала рассеиваться. Люси приблизилась к нему, следя за этим переходом от зверского бешенства к утонченности и изысканности в поведении.
Вампир посмотрел на нее, а затем опустил взгляд ниже, на то, что осталось от его одежды, залитой кровью, от рубашки, изрешеченной пулями. Из его собственных ран сочилась какая-то темная сукровица.
«Мне нужна будет новая рубашка. В ближайшем будущем возможна новая поездка к портному?» Он подошел к реке, сорвав с себя рваные остатки рубашки. Он окунул разорванную ткань в бурлящую воду у берега, прополоскал ее и обтер ею себе лицо и грудь, вымыв также руки, словно это был обычный утренний туалет. Глядя на него, я был поражен, как прямо на глазах его раны стали заживать; они затягивались, покрывались коркой, затем становились блестящими оспинами, после чего вообще исчезали. Этот процесс заживления поразил меня до глубины души, и я вдруг осознал, до какой степени он действительно является инородным существом.
Партизаны и освобожденные заключенные еще смотрели на него, в изумлении разинув рты, но Павел и Фаркаш, которые были в курсе, что это вампир, погнали их к грузовикам. Ван Хельсинг вместе с Успенским зашагал к своей машине, одновременно осматривая девушку, которую отец нес на руках, прижав к груди.
«Похоже, она не пострадала», поставил диагноз Ван Хельсинг. «Уведите своих людей в горы. И спрячьтесь там как можно лучше».
«Мой народ и раньше подвергался гонениям», сказал цыганский вождь. «В наших горах сам Бог нас не найдет».
«Можете взять с собой и остальных?», спросил Ван Хельсинг, показав на евреев и других заключенных.
«Конечно. Все, кто в ежовых рукавицах бошей, теперь родственники».
Я вернулся назад, чтобы осмотреть результаты массовой ликвидации, устроенной Дракулой в люксовых вагонах. Не из-за того, что мне очень этого хотелось, нет, а потому что я подумал, что у этих офицеров могли быть какие-то документы, ценные для нашего разведывательного отдела. Когда я зашел в первый вагон, мне в нос ударил запах скотобойни, крови и мертвечины. Это была настоящая мясорубка, повсюду валялись оторванные части тел, некоторые из них я мог узнать, а некоторые нет. Мертвые лежали затихшие, с пораженными от ужаса лицами, с открытыми ртами и широко раскрытыми глазами, полными абсолютного ужаса.
Меня чуть не вырвало при виде этой картины и от такой вони; слава богу, я сдержался. Не знаю, почему мое внимание привлекли начищенные до блеска сапоги одной из жертв, человека, одетого в безупречную форму, от сверкающих черных сапог до Железного креста на груди — Первой степени, герой — все было идеально в его форме, он был разодет, прямо как на парад; единственным недостатком было кровавое месиво у него над шеей, где отсутствовала голова. Помню, я простоял там несколько секунд, пораженно уставившись на это отвратительное зрелище.