Драма 11
Шрифт:
– Нет, ну ты-то куда смотришь, Вить? – развел руками отец. – Ну, повлияй на этого дурака! Он же девку сгубит!
– А я что могу сделать? – беспомощно развел руками Соловьев.
– Ну, ты же капитан! Прими меры!
– Да я… – Соловьев затушевался. – Да пускай делает, что хочет! Его жизнь! Мужик зарабатывает, чего вы его деньги считаете?
– Вот из-за таких, как ты, и просрали великую страну, – буркнул старик, ударив по столу кулаком. – Не позорь меня, Витька! Молчал бы лучше!
– Да ну вас! – махнул
– Вить, ты лучше расскажи, что там у вас творится? – оживился мужик в костюме. – Страшно жить становится.
– Рассказывать пока особо нечего, – капитан наложил в тарелку очередную порцию оливье. – Идем по следам. Илларион Федорович оказывает непосильную помощь следствию.
– Ишь ты! – крякнул старик. – Федорович, Федорович! Чего это стати? Сопляк, куда ни плюнь такие.
– А для тебя он просто Илларион, – появившись из кухни, сказала Наталья. – Ты у нас человек уважаемый. Войну прошел.
– Много чести, – буркнул дед. – Наслышан я об нем.
– Папа, – Соловьев схватил отца за локоть, но тот вырвался.
– Так поведайте, чего народ молвит, – с улыбкой проговорил я.
– Я коль ведать начну, так ты со стыда сгоришь, – огрызнулся отец.
– Я не из стыдливых, рассказывайте.
Наталья с любопытством присела за стол и уставилась на меня.
– Говорят наши, что богатей пожаловал на деревню, – прохрипел старик. – Деньгами сорит, хамит, порядки свои устанавливает. Состояние неизвестно как нажил – вор какой али бандит. Унизительно к людям нашим относится, носом воротит, сопляк. Но самое обидное, что сын мой с этим выскочкой водится. Противно и обидно. Неужели купил он тебя, а?
Старик со злобой поглядел на Соловьева, тот с размаху бросил вилку на пол и подскочил со стула, возвысившись всей своей массой над прародителем.
– Сядь, не позорься, – вякнул старик. Соловьев повиновался. Наталья снова улыбнулась. Гости затихли.
– В такие моменты я ощущаю радость от того, что папка мой давно на том свете, – вставил я.
– Илларион, – тут же среагировала Наталья, не дав вспыхнуть новому пламени, которое разгоралось в старике. – Расскажите о себе. Людям интересно.
– Рассказ может затянуться на неприлично длительное время, не хочу вас утомлять.
– И все же, – настояла она.
– Родился в Петербурге, учился в Париже. Родители померли, есть состояние, журналист.
– И это все? – развела руками Соловьева. – Мне казалось, что у вас куда более насыщенная жизнь. По крайней мере, по словам моего мужа.
– Большинству из моих приключений не место за этим столом, учитывая настрой некоторых личностей, – я покосился на деда, но он, похоже, не понял моего посыла. – А что скажете о себе вы?
– Моя жизнь так вообще не заслуживает отдельной беседы, – засмеялась Наталья. – Домохозяйка. Готовлю, помогаю делать уроки, читаю. Иногда ублажаю мужа, но это
Соловьев стиснул зубы. Я прыснул. Дед погрустнел. Остальные сдерживали смех.
– Заметно, что читаете… – наконец ответил я, сужая участников беседы до двух человек. – И вы явно хотели большего…
– Хотела, кто ж не хотел? Но быстро спустилась на землю, и теперь мои «хотелки» куда приземленнее. Детей поднять, родителям не дать сдохнуть раньше времени. Да и семью в порядке содержать.
– Прямо-таки мечта… – закатил глаза я.
Наталья вздохнула. Соловьев держал ее за руку, вероятно, чтобы не брякнула лишнего.
– Да уж, – кивнула она и, изобразив исчерпанность своего интереса к моей персоне, повернулась к Виктору. – Как прошел рабочий день, дорогой?
– Да так… – капитан почесал затылок и поник, мысленно переносясь из домашнего уюта в атмосферу отчаяния.
– Ой, ну не раскисай давай, зая, – она погладила его по спине. – Бывает всякое, тебе ли привыкать? Найдете вы девочку. Да и с убийством этого… Матвея тоже разберетесь. Ты же у меня самый лучший… Ты всегда находишь выход.
Наталья положила голову ему на плечо. Капитан гладил жену по руке, явно испытывая смешанные чувства – смущение и спокойствие. Расклад в семье для меня становился понятен. Жена – главная. Она и умная, и красивая, и энергичная. Соловьев – пахарь, который только и делает, что тупо выполняет свою работу, принося в дом доход. Папаша – полоумный тиран, довлеющий над сыном. Его все в доме боятся. Все, кроме Натальи, которая, вероятно, нашла к нему свой «умный» подход.
– Я тебя так люблю, – вздохнул капитан, который, казалось, разомлел и на долю секунды забыл, что за столом присутствуют и другие.
– И я тебя люблю, – был ответ жены. Протокольный и сухой.
– А ты когда мне последний раз говорил такое, Толя? – возмутилась толстуха и уперла руки в бока. Рыжий переглянулся с мужиком в костюме, женщина которого также была готова к атаке.
– Последний раз – за день до того, как ты меня по башке сковородкой огрела! – огрызнулся он. Снова раздался хохот.
– Приревновала! – рявкнула та. – Вон Машка-то на чужих мужиков как смотрит. Сама развелась, так теперь в рот другим заглядывает. Юбки короткие носит, расфуфыренная вся ходит. Ее бы в монастырь наш сдать, паскуду этакую.
– Так ее муж вроде бил, – вставил пьяница. – Вот и ушла от него.
– Ну и что? – выпучила глаза толстуха. – Меня, что ли, не бьет? Или тебя, Лариска? Всех нас бьют, когда нажрутся. Так что теперь? Разводиться всякий раз? Такова доля наша бабская. Мужики сильные, а мы – умные.
И она растянулась в улыбке, блеснули золотые зубы, и рыжий слегка приобнял свою суженую за место, где должны быть бока.
– Илларион Федорович, – обратился ко мне мужик в костюме. – А вы, значит, в Париже бывали?