Драма 11
Шрифт:
И я ехал и думал: что же это такое? Насколько нужно не уважать себя, сколько нужно иметь свободного времени и не иметь хотя бы критического минимума мозгов, чтобы довести себя до такого? Среди стоящих в этих очередях были не бездомные, не бомжи. Там были вполне себе нормальные, но мелочные люди. И дело здесь вовсе не в бедности. Дело именно в людях. Я много раз пытался объяснить эту мелочность – сначала голодные крестьянские годы при Империи, потом еще более худая и унизительная жизнь на протяжении семидесяти лет при Советах, а уж после – и при нынешнем режиме. Ну, разве был в мире более беспомощный народ, который сначала приучили действовать по шаблонам, отняли собственное мнение, ограничили сотней запретов, а потом пустили в свободное плавание? Черт побери, опять я ударился в демагогию. Кто бы ты ни был, читатель, надеюсь, ты не серчаешь на меня за подобные отступления, ибо подобная тема является для меня объектом неподдельного
Итак, мы выехали на Ленина – центральную улицу в Большой Руке, пронизывающую деревню с юга на север. Здесь была важная достопримечательность – асфальтированная дорога. Единственная в деревне. Она была разбита, без бордюров, без пешеходных переходов и знаков, но зато ровная и чистая. Здесь были «Пятерочка», «Сбербанк», отделение почты, отделение «Единой России». В южной части у площади Суворова расположилось здание администрации, там же были и несколько приличных домов – с кондиционерами и пластиковыми окнами. Тут проживали глава администрации, владелец зданий, которые арендовали «Пятерочка» и «Сбербанк» и два более или менее сносных фермера, владеющие полями и садами на востоке от Большой Руки. Мы проехали по Ленина до конца, и Иван свернул на так называемую объездную улицу, которая вела на восток, в сторону психиатрической лечебницы. Она находилась в шести километрах от Большой Руки, поглощаемая с юго-востока лесной чащей.
Мы мчались по бездорожью, вздымая в воздух клубы пыли. Мимо плыли полузаброшенные поля, недопаханные, с горами строительного мусора, с порванными теплицами и бесколесыми тракторами. У застойных водоемов толпились старые рыбаки, вдоль дороги бегали почему-то босые бесхозные дети вперемешку с собаками столь же дикими, как и они сами. Кто-то нес ведра с водой в сторону деревни, кто-то выкапывал из земли медный кабель. А потом, через несколько километров, показалось и здание психбольницы. Мрачное – это лишь самое поверхностное и бездарное описание, каким только можно было наградить сие прискорбное место. Психбольница больше напоминала Гестапо, нежели медицинское учреждение, и мне подумалось в тот момент, что всякий совершенно здоровый в психическом плане человек обязательно рано или поздно станет в этих стенах настоящим дураком.
Комплекс был построен в начале сороковых годов, а в разгар буйности советского конструктивизма его существенно модернизировали и преобразили. Не возьму в толк, на кой случай в подобной глуши образовалось столь странное кубическое сооружение, но подумалось мне, что за этим черным фасадом скрывается нечто большее, чем штатное медицинское учреждение. Высоченный бетонный забор опоясывал территорию лечебницы будто стена, защищающая от вторжения средневековый город. За забором пряталась территория площадью в два с половиной гектара с высокими соснами, асфальтированными дорожками, десятком вспомогательных зданий, в которых располагались спортзалы, диспансеры, административные и технические учреждения. Стены этих зданий украшала пролетарская мозаика с лозунгами советского периода, всюду были питьевые фонтанчики и пух от тополей.
Наша «Волга» миновала контрольно-пропускной пункт, где в засраной будке бдил полумертвый охранник с плешивой дворнягой у ног, и устремилась в сторону основного корпуса – черной башни Саурона. Мы проехали через сквер, обогнули заброшенную площадку для волейбола, опустевшие деревянные беседки, где психи играли в шахматы, и припарковались у главного входа. На площадке красовалась блестящая «БМВ» седьмой серии, и от подобной картины в этих местах я слегка опешил. Но тут же мне все стало ясно. Просветлел я, увидев доблестную мадам, носящую должность заведующей клиники и звание доктора медицинских наук. Ядвига Павловна лет сорока с хвостиком встречала меня лично на пороге своего Гулага. Строгий черный костюм, на первый взгляд, совсем скромного пошива, но от меня-то не утаить его происхождения, этого элитного костюма от «Прада», за каким нужно обязательно лично слетать в Милан на примерку. Зоркий мой глаз быстро усмотрел едва заметный красный лейбл в районе ворота. Дама была худощавой, весьма подтянутой особой со строгим лицом и властными манерами. Мечта многих любителей МИЛФ. Иван открыл мне двери, и я грациозным котом направился прямиком навстречу к этой интересной персоне. Приблизился. Она стояла на лестнице, возвышаясь надо мной, да и над всем остальным миром, глядя на меня свысока своим холодным скандинавским взглядом, и мне выпала возможность изучить заведующую подробнее. Итак. Ухоженные блестящие руки вольготно сложены перед собой. Поза уверенная, говорящая о том, что Ядвига Павловна чувствует себя хозяйкой на своей территории, да и, судя по всему, хозяйкой она себя чувствует в любом другом месте. Приличный маникюр, морщин на руках и лице почти не видно. Туфли ее я бы оценил не меньше, чем в тысячу евро, золотой браслет, колье с бриллиантом, пальцы свободны
– Илларион Федорович… – бросил я, приближаясь, но заведующая не дала мне договорить.
– Я знаю, кто вы такой, – говорила она с бронзовой надменностью в голосе. Я остановился, не дойдя до цели нескольких шагов. – А вы знаете, кто я. Давайте обойдемся без прелюдий.
– Что ж, вероятно, я ошибся, увидев в вашей персоне близкие мне черты, столкнуться с которыми в подобном месте весьма не просто, – ответил я. – Не могу мешать вам равняться с крестьянами и поэтому сразу выдвигаю свои требования. Раз уж вы осведомлены о моем прибытии, смею предположить, что знаете вы и о цели этого визита. Итак, вы, как заведующая психушкой, будете оказывать мне полное содействие по всем интересующим меня вопросам, – выпалил я. – Для начала мне нужен доступ к интересующим меня лицам – пациентам и работникам лечебницы.
Ядвига Павловна улыбнулась, слегка приподняв левую часть губы, лишь едва заметно, только чтобы я внял ее непоколебимости. Экономила силы перед боем. Настоящая дьяволица. Опасный противник, и меня это дико волновало, ведь настоящих хищников я уважал. Уж никак я не думал встретить в такой глуши достойного оппонента.
– Вы сейчас развернетесь, Илларион Федорович, сядете в свою старую развалюху и отправитесь в деревню тешить местных придурков, – холодно и совершенно серьезно ответила она голосом, достойным диктатора. – Они от вас в восторге, вот и развлекайтесь себе. А моих придурков оставьте мне. Это учреждение закрытого типа, и я пустила вас на территорию только для того, чтобы лично сказать: здесь вам не место. Если вы человек умный, поймете с первого раза. Удачи.
Она развернулась на каблуках и направилась к выходу. Форма у нее была прекрасная – икры переливались при каждом шаге, осанка была ровной, талия – узкой. Мне нужно было срочно предпринять контрмеры, ибо от подобного маневра я даже опешил. Это был удар под дых – быстрый, точный и, самое главное, неожиданный. Бой вот-вот закончится, не успев даже начаться. Дыхание перехватило, но я собрался с мыслями.
– Придется мне в таком случае при следующей беседе с моими знакомыми из ФСБ вскользь упомянуть о том, какую жизнь ведет бессменная заведующая дурдомом у черта на куличках, – выпалил я на одном дыхании. Быстро, но четко, без лишней суеты. – Я догадываюсь, куда уходят бюджетные деньги. Весьма немалые. Скорее всего, вы работаете в связке с кем-то из властных структур, но тем лучше для моих друзей – чем крупнее рыба, тем жирнее палки.
Ядвига Павловна приостановилась у входа, но не обернулась. Стояла, замерев, будто древнегреческая статуя, а затем бросила напоследок, так и не показав мне своего лица:
– Удачи в ваших начинаниях.
Она скрылась за прочными стенами своей черной обители, оставив меня в дураках. Это было объявление войны. Открытое и весьма скорое. Даже не знаю, как описать мои чувства в тот час, – во мне бурлил гнев, который поглощался азартом. Две эти стихии бесились внутри, разрывая меня в клочья, как будто я прочитал «Лолиту» в четырнадцать. Краснощекий, напряженный, словно тетива Леголаса, я направился обратно к машине, держа уверенный ритм. Иван уже запустил двигатель и молчаливо ждал указаний. Я скомандовал, и мы тронулись. Это было фиаско. Первое фиаско в войне, победа в которой была лишь вопросом времени. Оно, признаться, это фиаско, подзадорило меня, когда спал эмоциональный паралич. Я должен был попасть в это учреждение во что бы то ни стало, а для этого мне было необходимо задействовать силы извне. Силы, способные нанести мощный удар по глухой обороне диктаторши. Но для начала я должен был вооружиться информацией – изучить бестию вдоль и поперек, нащупать слабые места и надавить на них со всей силы.
Думы мои прервал телефонный звонок. Это был капитан Соловьев.
– Слушаю.
– Соловьев.
– Узнал.
– У нас труп, Илларион Федорович, – пыхтя, выпалил он. – Убийство. Я подумал, может, вам будет…
– Адрес, – прервал я и включил громкую связь.
– Революции, сорок один.
Иван кивнул, приняв информацию. Я сбросил вызов. Ну, что за превратности судьбы? Труп. Убийство в Большой Руке в тот самый отрезок времени, когда эту клоаку посетил сам граф Лихачевский! Все же не зря Гитлерша меня отшила, ибо мне так или иначе пришлось бы выдвигаться на место преступления, пожертвовав планами в психушке. «Волга» заревела, Иван понизил передачу и рванул, нутром чувствуя бенефит от скорого прибытия на место преступления. Я же, дабы не терять времени, позвонил в дороге своему шефу в редакцию.