Драма в кукольном доме
Шрифт:
«Который час? Ах да, тут же нет часов, а свои я забыла дома…»
Она выбралась из постели, отдернула занавеску и поглядела в окно, за которым падал мелкий редкий снег – но все же снег, который, по правде говоря, Амалия вовсе не жаждала увидеть в разгар весны.
– А-апчхи!
Амалия схватила колокольчик, чтобы вызвать горничную, но он выскользнул из ее руки и укатился под кровать, да там и затаился. Баронесса Корф наклонилась, пытаясь высмотреть беглеца – но тот как в воду канул. Отказавшись от мысли о горничной, Амалия стала сама одеваться и приводить себя в порядок. Серый промозглый
«Вероятно, завтрак еще не подавали… – подумала баронесса. – Или они из деликатности не стали меня будить?»
По правде говоря, Амалия принадлежала к людям, которые не прочь поспать подольше, но почему-то ей не хотелось, чтобы Киреевы узнали об этой ее особенности. Тех, кто поднимается рано, с первыми птичками, принято считать молодцами и работягами; а спящие допоздна, напротив, испокон веков вызывают только косые взгляды и подозрения в лености – даже если ты великосветская дама. Чихнув еще раз, Амалия оглядела себя в зеркале, тут поправила складочку, там убрала светлую прядь – и выскользнула из спальни.
В гостиной баронесса Корф обнаружила не только хозяев дома, но и новое, неизвестное ей лицо. Им оказался высокий старик в пенсне, который сидел в кресле, обеими руками опираясь на трость с массивным набалдашником. Тонкие бесцветные губы его стянулись в нить, и при одном взгляде становилось ясно, что нить эту выткало огромное разочарование в жизни, полной потерь и поражений. В тяжеловатой нижней челюсти старика просматривалось что-то бульдожье, но у Амалии все же мелькнула мысль, что бульдог, о котором шла речь, должен был давно утратить свою хватку. Сквозь редкие, совершенно седые волосы проглядывала розоватая кожа, дряблая шея утопала в складках галстука, завязанного на какой-то сложный и, вероятно, старинный манер. Незнакомец был прекрасно одет, но почему-то Амалия видела перед собой не одежду, а душу, которая устала носить тело. Взгляд у старика был такой, словно он жил на белом свете уже лет двести и все вокруг опротивело ему настолько, что даже отвращение вошло в привычку и давно потеряло свою силу.
– Вы говорите – дипломатия, – произнес он своим скрипучим старческим голосом, как две капли воды похожим на тот, который Амалия недавно слышала сквозь сон. – А я вот что скажу вам, милостивый государь: дипломатия тогда хороша, когда перья ее очинены острыми штыками, а чернила разведены порохом.
– И вероятно, настояны на крови, – заметил Георгий Алексеевич. Он пытался замаскировать свою фразу шутливой интонацией, но Амалия сразу же поняла, что хозяин дома не слишком жалует своего собеседника.
– На крови врагов, поверженных в прах, – уточнил старик спокойно. Взгляд его остановился на портрете, на котором красовался молодой нахал в орденах, и подобие улыбки скользнуло по тонким губам.
– Петр Александрович, здесь наша гостья, – поспешно заметила Наталья Дмитриевна. – Баронесса Амалия Константиновна Корф – князь Петр Александрович Барятинский, дядя моего супруга.
– Нет, нет, не вставайте, князь! – вырвалось у Амалии, когда она увидела, что старик попытался подняться с кресла. Однако он встал, хоть и не без усилия, и поглядел на нее сверху вниз. (Амалия не ошиблась в определении
– Значит, это вы захватили мой флигель? – спросил князь после того, как произнес несколько учтивых фраз, продиктованных приличиями, о том, как он счастлив познакомиться с госпожой баронессой.
Амалии не понравилось слово «захватила», и она решила, что просто так этого князю не спустит.
– О да, пришла, увидела и захватила, – съязвила она, смягчив, однако, свою версию выражения Цезаря по-женски очаровательной улыбкой. – Мне говорили, что вас ожидают на Сиверской только через неделю.
– Гм! – промолвил князь, глядя на собеседницу с подобием интереса. – Действительно, я собирался приехать немного позже, но… – Он пожал плечами. – Один общий знакомый загорелся мыслью помирить меня с Иваном Сергеевичем, который серьезно болен. Однако наша встреча… скажем так, не удалась.
– А известно уже, что с ним такое? – спросила Наталья Дмитриевна с любопытством.
С некоторым опозданием Амалия сообразила, что речь идет о Тургеневе, слухи о болезни которого уже некоторое время циркулировали в прессе.
– Он очень плох, – сказал Петр Александрович спокойно. – Раньше он верил, что умрет в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, потому что его мать когда-то увидела во сне его могильный камень с этой датой. Что ж, по крайней мере, он пережил восемьдесят второй.
– Сюда несколько раз приезжал тот учитель, Митрохин, – вмешался Георгий Алексеевич, обнаруживая явное стремление переменить тему. – Днем раньше вы бы с ним не разминулись. Бедняга, по-моему, рассчитывает выбиться в люди за счет писем Пушкина. Недавно дочь Александра Сергеевича, графиня Меренберг, дала опубликовать его переписку со своей матерью. Публика очень благосклонно относится к таким документам…
Князь едва заметно поморщился и тяжело опустился обратно в кресло.
– Ах, да о чем мы говорим! Как будто вы не понимаете, что на самом деле публике нет дела ни до Александра Пушкина, ни до его писем, – промолвил он. – Взять хотя бы вас, госпожа баронесса, – что вы о нем думаете?
– Я думаю, что те же самые глаза, которые когда-то видели его, теперь смотрят на меня, – честно ответила Амалия. – Но, по правде говоря, мне не кажется, что это равноценная замена.
Георгий Алексеевич усмехнулся, а князь, очевидно, не сразу нашелся что ответить, тем более что в образовавшуюся паузу вновь вклинилась Наталья Дмитриевна.
– Скажу прислуге, чтобы подавали на стол – пора завтракать, – жизнерадостно сообщила она. – Что касается флигеля, Петр Александрович, мы можем поселить вас в доме, в одной из гостевых спален.
– Я могу освободить флигель и перебраться в гостевую спальню, – предложила Амалия.
Наталья Дмитриевна засыпала ее словами, из которых следовало, что это вовсе не обязательно и они не смеют ее тревожить – а впрочем, если она не против, пожалуй, и в самом деле будет лучше, если князь устроится во флигеле, как он привык, а ей устроят ночлег в доме. (Хотя в самом флигеле, как вы помните, находилось две спальни, с точки зрения приличий такое близкое соседство баронессы и князя, пусть и весьма почтенного возраста, было не вполне удобно.)