Драматические отрывки и отдельные сцены (1832-1837)

Гоголь Николай Васильевич

А<лександр> И<ванович>. Да, это может случиться.

Х<рисанфий> П<етрович>. Теперь только, как начинаю всматриваться в вас, замечаю, что лицо ваше как будто мне знакомо: у нас в карабинерном полку был порутчик. Вот как две капли воды похож на вас! Пьяница страшнейший. То есть, я вам скажу, что дня не проходило, чтобы у него рожа не была разбита.

А<лександр> И<ванович>. Позвольте. Я так жажду скорее вам помочь. Садитесь, сделайте одолжение, в эти кресла, да расскажите обстоятельно мне ваше дело.

X<рисанфий> П<етрович>. Позвольте, сидя не

расскажешь. Это дело казусное! Знавали ли в Устюжск<ом> уезде помещицу Евдокию Малафеевну Жеребцову? Не знали? Хорошо. Она доводится родной теткой мне и бестии, моему брату. У ней ближайшими наследниками были я да брат. О! слушайте, слушайте! Кроме того еще сестра, что вышла за генерала Повалищева. Ну, о той ни слова. Та и без того получила следуемую ей часть. Позвольте: вот этот мошенник, брат, — он уж на эти дела хоть сейчас в какую угодно министерию, — вот и подъехал он к ней: «Вы де, тетушка, уже прожили, слава богу, 70 лет; где уж вам в таких преклонных летах мешаться самим в хозяйство. Пусть лучше я буду приберегать и кормить». О то-то, то-то! замечайте, замечайте! Переехал к ней в дом, живет и распоряжается, как настоящий хозяин. Да вы слышите ли это?

А<лександр> И<ванович.> Слышу.

Х<рисанфий> П<етрович>. То-то! Да. Вот занемогает тетушка, отчего — бог знает, может быть, он сам и подсунул ей чего-нибудь. Мне дают уж знать стороною. Замечайте! Приезжаю: в сенях встречает меня эта бестия, т. е. брат, в слезах, так весь и заливается: «Ну», говорит, «братец, навеки мы несчастны с тобою; благодетельница наша…» «Что, отдала богу душу?» — «Нет, при смерти». Я вхожу, и точно, тетушка лежит на карачках и только глазами хлопает. Ну, что ж? плакать? Не поможет. Ведь не поможет?

А<лександр> И<ванович>. Не поможет.

Х<рисанфий> П<етрович>. Ну, что ж? Нечего делать! так видно богу угодно! Я приступил поближе. «Ну», говорю, «тетушка, мы все смертны. Один бог, как говорят, не сегодня, так завтра властен в нашей жизни. Так не угодно ли вам заблаговременно сделать какое-нибудь распоряжение?» Что ж тетушка? Я вижу, не может уже языком поворотить и только сказала: «э…э…э…э…» А эта шельма, что стоял возле кровати ее, брат, говорит: «Тетушка сим изъясняет, что она уже распорядилась». Слышите, слышите!

А<лександр> И<ванович>. Да разве она точно сказала это?

X<рисанфий> П<етрович>. Кой чорт сказала! Она сказала только: «э…э…э…э…» Я всё подступаю: «Но позвольте же узнать, тетушка, какое же это распоряжение?» Что ж тетушка? Тетушка опять отвечает: «э, э, э…» А этот подлец опять: «Тетушка говорит, что всё распоряжение по этой части находится в духовном завещании». Слышите! слышите! Что ж мне было делать? Я замолчал и не сказал ни слова.

А<лександр> И<ванович>. Как же вы не уличили тут же их во лжи?

Х<рисанфий> П<етрович>. Что ж? (Размахивает руками). Стали божиться, что она точно всё это говорила. Ну, ведь… и поверил!

А<лександр> И<ванович>. А духовное завещание распечатали?

Х<рисанфий> П<етрович>. Распечатали.

А<лександр> И<ванович>. Что ж?

Х<рисанфий> П<етрович>. А вот что. Как только всё это, как следует, христианским долгом было отправлено,

и говорю, что не пора ли прочесть волю умершей. Брат ничего говорить не может от слез. «Возьмите», говорит, «читайте сами». Как же бы вы думали было написано завещание? «Племяннику моему, Ивану Петрову Барсукову», — слушайте! — «в возмездие его сыновних попечений и неотлучного себя при мне обретения до смерти», — замечайте! замечайте! — «оставляю во владение родовое и благоприобретенное имение мое в Устюжском уезде», — ого-го-го! — «500 ревизских душ, угодья и прочее». Да вы всё слышите? «Племяннице моей Марии Петровой дочери Повалищевой, урожденной Барсуковой, оставляю следуемую ей деревню из ста душ. Племяннику всё остальное — Хрисанфию сыну Петрову Барсукову», — слушайте, слушайте! «на память обо мне», ого! го! «завещаю: три штаметовые юбки и всю рухлядь, находящуюся в амбаре, как-то: пуховика два, посуду фаянсовую, простыни, чепцы», и там чорт знает еще какое тряпье! А? как вам кажется? я спрашиваю: на кой чорт мне штаметовые юбки?

А<лександр> И<ванович>. Ах, боже мой, какое мошенничество!

Х<рисанфий> П<етрович>. Мошенничество — это так, я с вами согласен; но, спрашиваю я вас, на что мне штаметовые юбки? что я с ними буду делать? разве себе на голову надену?

А<лександр> И<ванович>. И свидетели подписались при этом?

Х<рисанфий> П<етрович>. Как же! набрал какой-то сволочи.

А<лександр> И<ванович>. А покойница собственноручно подписалась?

Х<рисанфий> П<етрович>. Вот то-то и есть, что подписалась, да чорт знает как.

А<лександр> И<ванович>. Как?

Х<рисанфий> П<етрович>. А вот как: покойницу звали Евдокия, а она нацарапала такую дрянь, что разобрать нельзя.

А<лександр> И<ванович>. Как так?

Х<рисанфий> П<етрович>. Чорт знает, что такое: ей нужно было написать Евдокия, а она написала «обмокни».

А<лександр> И<ванович>. Ах, какой подлец!

Х<рисанфий> П<етрович>. О, я вам скажу, что он горазд на всё. «А племяннику моему Хрисанфию Петрову три штаметовые юбки!»

А<лександр> И<ванович>. (В сторону). Молодец, однако ж, Иван Петрович Барсуков. Я бы никак не мог думать, чтобы он ухитрился так.

Х<рисанфий> П<етрович>. (Размахивая руками). «Обмокни!» Что ж это значит? ведь это не имя: «обмокни?»

А<лександр> И <ванович>. Как же вы намерены поступить теперь?

X<рисанфий> П<етрович>. Я подал уже прошение об уничтожении завещания, потому что подпись ложная. Пусть они не врут: покойницу звали Евдокией, а не «обмокни».

А<лександр> И<ванович>. И хорошо! Позвольте теперь мне за всё это взяться. Я сейчас напишу записку к одному знакомому секретарю, а вы, между тем, доставьте мне копию с завещания вашего.

X<рисанфий> П<етрович>. Несказанно обязан вам! (Берется за шапку). А в которые двери нужно выходить — в те или в эти?

А<лександр> И<ванович>. Пожалуйте в эти.

X<рисанфий> П<етрович>. То-то! Я потому спросил, что мне нужно еще будет по своей надобности. До свидания, почтеннейший… как вас? я всё позабываю.