Драматические произведения. Повести.
Шрифт:
На женитьбу, однакож, Юлия Карловна не иначе соглашалась, как только с уступкою половины приданого, которое он со временем получит за Лизою.
Писарь, разумеется, на все согласился беспрекословно.
В заключение она научила его написать просьбу на имя оберполицеймейстера, и они расстались.
Теперь оставалось уверить Лизу, что Аксинья баба дура и что она все наврала, что она действительно Акулька, а не Лиза и не барышня, а настоящая крепостная девка и что ей теперь предстоит такая карьера,
— Что ж, согласна ты, Ли… Акулька? — спросила она ее.
— Согласна, хоть за трубочиста согласна, только не держите меня в этом омуте.
— Вот уже и омуте. Дом как дом, — не узнала еще, что впереди будет.
— Хуже не будет.
— Вот тебе и благодарность. Ах ты, негодная! Вишь, отъелася чужого хлеба… потаскушка! Деревенщина!..
И они чуть-чуть не подралися.
Наругавшись досыта, они, наконец, помирилися, и любезно выпивши по чашке кофе, Юлия Карловна наскоро оделася и вышла со двора, а счастливая невеста, оставшись одна, горько зарыдала. Юлия Карловна с доброй весточкой отправилась прямо к Марье Федоровне и застала ее в самом счастливом расположении духа: она получила из деревни порядочную пачку ассигнаций с известием, что слепой барич упал в канаву или в какую-то яму и сломал себе ногу.
После первых лобызаний приятельницы уселись на диване, и Юлия Карловна, немного помолчав, сказала:
— Ну, матушка Марья Федоровна, насилу-то я ее уломала, — вишь ты, за писаря, говорит, не хочу, подавай ей чиновника.
— Ах она, мужичка! — проворчала Марья Федоровна, — вишь, чего захотела, чиновника! А как возьму в деревню да отдам за пастуха на скотный двор!
— Да то ли еще она толкует, говорит, что она не крепостная девка, а благородная.
Марья Федоровна изменилась в лице.
— Ну, да я ей показала, какая она благородная. Просто-запросто по щекам да заставила молчать.
— И прекрасно, — проговорила Марья Федоровна.
— Да вот еще что: жених-то артачится. Меньше, говорит, тысячи рублей не возьму.
— Ах он, писаришка! Тысячу рублей за крепостной девкой! Да где это видано?
— Да, видишь ты, она и ему натолковала, что она не простая, а благородная.
Марья Федоровна опять смешалась и, подумавши немного, сказала:
— Не возьмет ли он хоть половину?
— Я уже ему семьсот давала, и слушать не хочет.
— Не знаю, как и быть, — проговорила, как бы сама с собой, Марья Федоровна.
— Да как быть? Давайте тысячу, да и концы в воду.
— Хорошо, я согласна, только после свадьбы.
— А он просит теперь же, а без денег и в церковь не идет. А с деньгами хоть сейчас под венец.
— Ну, черт его возьми, отдайте ему деньги, а я вам после возвращу.
— Да у меня и рубля за душою нет.
— Как же нам
— Хорошо, зайду. Только завтра непременно, потому что в воскресенье можно будет и под венец, а сегодня, знаете, четверг, нужно поторопиться.
— Так знаете что, зайдите ко мне через час. Или подождите, я посмотрю, не найдется ли у меня дома. — И она ушла в другую комнату.
Вскоре раздался звук замка, и Юлия Карловну улыбнулась. Через несколько минут вышла Марья Федоровна с пачкою ассигнаций в руках.
— Как раз столько, сколько нужно, — говорила она, отдавая ассигнации Юлии Карловне.
Та бережно взяла деньги и, внимательно пересчитавши, положила в свой грязный мешок.
— Теперь милости просим на свадьбу, приходите хоть в церковь.
— В церковь зайду.
— Приходите. У Знаменья будут венчаться, в четыре часа после обеда.
— Хорошо, непременно зайду.
И они расстались. Юлия Карловна, спускаясь с лестницы, прошептала:
— Знает кошка, чье мясо съела.
А Марья Федорозна, оставшись одна, свободно вздохнула и тоже прошептала:
— Ну, слава богу, отделалась!
Отделалась, да не совсем, можно было бы прибавить.
Долго ходила она по комнате, заложа руки за спину, как настоящая львица. Потом вдруг остановилась посередине комнаты и со всего размаху хлопнула рукой себя по лбу и вскрикнула:
— Ах я, дура! Аксинья! А, Аксинья!
Вбежала испуганная Аксинья.
— Что ты, дура, глаза-то вытаращила? Беги, вороти скорее Юлию Карловну! — Аксинья выбежала.
— Тысячу рублей! Ах я, дура, дура (разговаривала сама с собой Марья Федоровна)… тысячу рублей! Без расписки, безо всего! И кому же? Какой-нибудь — фи! стыдно и выговорить. Да что это со мною сталося? Нет, она меня непременно околдовала. Ну что, если она отопрется? А отопрется, это я наверное знаю. Ну да черт с ними и с деньгами, пускай их куда хочет девает, лишь бы мне эту потаскушку с рук сбыть, а то она у меня как бельмо на глазу… В воскресенье в четыре часа. Пойду, непременно пойду…
И она снова заложила руки за спину и заходила взад и вперед по комнате в ожидании Аксиньи.
А Аксинья между тем, добежавши до дому Юлии Карловны, встретилась у самой калитки с Лизою.
— Здравствуй, Аксинья! Как хорошо, что ты зашла, а мне тебя очень нужно было видеть.
— Здравствуйте, барышня! Мне нужно Юлию Карловну.
— Да ее нету дома, с утра еще куда-то ушла. А вот что, Аксинья! Ты говоришь мне, что я барышня, а я такая же крестьянка, крепостная, как и ты. Только ты… честная, а я… — И Лиза не могла говорить далее.