Драйв Астарты

Розов Александр Александрович

Дюги, в свойственной ему манере, занимался поисками парадоксов.

– … Давайте сопоставим ряд фактов, – предложил он, – Первый факт: правительство Меганезии не придерживается толерантности в отношении каких-либо культурно-религиозных традиций. Община, не способная или не согласная обеспечивать детям нормативный для Меганезии постиндустриальный стиль жизни, тихо уничтожается. Согласитесь, что изъятие всех детей эквивалентно уничтожению общины.

– Вымиранию, – поправил Фрэдди.

– Целенаправленно организованному вымиранию, – уточнил

француз, – …Не так ли?

Канадец подумал секунду-другую и кивнул.

– По существу, так, коллега.

– …И на этом фоне, – продолжал Дюги, – мы наблюдаем несколько племен, которых данная практика бескровного геноцида, почему-то обходит стороной. Это предельно архаичные, первобытные австронезийско-папуасские этнические группы. Меганезия становится для них оазисом, убежищем от современной цивилизации. По некоторой причине, которую я хочу понять, в Меганезии никто не говорит о таком предельно дифференцированном отношении к разным типам общин, хотя эта странная ситуация очевидна. Я правильно понимаю, что данная тема – политическое табу?

– У нас нет политических табу, – ответил Хаген.

– Вот как? Чудесно! Тогда что вам мешает ответить на мой вопрос?

– Я, конечно, извиняюсь, док Гастон, но я только что ответил.

– Вы ответили на последний вопрос, но не на первый. Видимо, вы не восприняли мой тезис о дифференциации, как вопрос. Я формулирую его: имеется ли в вашей стране дифференциация в отношении к разным типам культурно-этнических общин?

– Да, – лаконично подтвердил молодой меганезиец.

– Да! – повторил Дюги, – А можно узнать: кем и по какому закону она проводится?

Хаген пожал плечами.

– Ни по какому. Хартия общая для всех. Просто одни племена вызывают симпатию, например, у меня, у моих соседей, у граждан нашего острова, а другие – нет.

– И драконовский закон о детях применяется только к тем, кто вам не нравится?

– Нет, док Гастон. Это применяется ко всем нарушителям. Но граждане могут сами решить эту проблему, для тех, кто им нравится. А для тех, кто не нравится, они её не будут решать. Типа, никто никому ничего не должен, как говорил махатма Ганди.

– Что в данном контексте значит: «решить проблему»? – не понял француз.

– Частным порядком, – пояснил Хаген, – Ну, как вам объяснить? Сейчас подумаю…

Люси, не отрываясь от экрана, выпалила:

– Не фиг тут думать. Расскажи про соседей.

– Можно и про соседей… – Хаген несколько раз пыхнул, начавшей было потухать, сигарой, – …Мои соседи принадлежат к клану Атоаэ. Они – нативные утафоа. Типа, первобытные туземцы. И они мои друзья. Ясно, что я им помогаю в этом, а они мне помогают в том, в чем они разбираются. Мне совсем не трудно позаниматься с их киндерами школьной физикой и механикой. Кстати, я вспоминаю что-то, что уже вылетело из головы. Если бы не я, то нашлись бы другие. Процентов 90 утафоа – это теперь постмодерновые ребята, и они родичи тех 10 процентов, которые нативные.

– Мы тоже их родичи! – встряла Люси, – E au tuano-o-kane i hine-piti te Atoae-tahuna!

Жанна

быстро порылась памяти и попробовала перевести.

– Ты сестра мужа второй женщины среди колдунов этого клана утафоа?

– Почти! – ответила юная меганезийка, – Я сестра по мужу второй жены колдуна.

– Э… – Жанна замялась, – Ты хочешь сказать, что ты с колдуном… Э…

– Нет! Я с Хагеном. Хаген товарищ колдуна по второй колдунской жене, а я – сестра второй колдунской жены не по колдуну, а по Хагену. Мы с ней сразу подружились. Между прочим, её старшие киндеры учатся в школе, в 5-м и во 2-м классах. Они мои сводные племянники, и теперь я им тоже иногда помогаю, а не только Хаген! Вот!

– Тебе должно быть проще это делать, чем Хагену, – заметил Фрэдди.

– Ага! – Люси кивнула, – У меня ещё ничего из головы не вылетело.

Доминика Лескамп смущенно потерла щеки.

– Извините… Я совершенно не понимаю… О каких отношениях идет речь?

– Ну, Доми, это же просто! – воскликнула Люси, – У Хагена соседи, друзья, утафоа из клана Атоаэ, на соседнем островке, рядом. Там есть колдун Эфиак, у него три жены, вторую жену зовут Плио, она немного старше Хагена и она его подружка, уже давно, раньше, чем мы с Хагеном познакомились. У нее трое детей и двое старших ходят в школу, но у нее образование не очень, а так, она замечательная! Она меня за два дня научила, как правильно нырять, чтобы загарпунить рыбу на дне, где глубоко. А если проблемы по школьным урокам, то её дети call-up Хагену или мне.

– Короче, – заключил Хаген, – Нативным утафоа всегда кто-то поможет. Лет 20 назад случались проблемы. Пример: на острове Воталеву, в округе Фиджи, чуть не снесли Леале-Имо – marae-roa, холм предков. Говорят, его сложил сам Мауна-Оро. А на этом месте собирались проложить муниципальную дорогу: типа, так прямее. Но канаки вовремя пришли и объяснили непонятливым в мэрии, что здесь можно делать, а что нельзя. Доходчиво объяснили. Вправили мозги – будь здоров!

– Канаки – это утафоа? – спросил Дюги.

Хаген отрицательно качнул головой.

– Канаки это канаки. Океанийцы. Меганезийцы. А по происхождению у нас больше креолов, чем утафоа. Я вот германо-латинский креол. Люси – тоже креолка. Итало-скандинавская. Мы типа новозеландцев, если смотреть на происхождение.

– Странно, – заметил француз, – Тогда какое вам дело до этого туземного тотема?

– Как – какое? Мы живем в стране, которую объединил Мауна-Оро. Правда, потом её оккупировали юро-оффи, но это история. Ваша страна тоже бывала в оккупации.

– М-м… – задумчиво пробурчал француз, – Мы сейчас углубимся в дебри истории, а вопрос задан о протекции одним традиционным общинам и дискриминации других. Сейчас я понял ваше отношение к туземцам-утафоа. Оно связано с историей вашей страны. Вопрос: с чем связано отношение к папуасам, к негритосам и к баджао?

– Папуасы – те же канаки, – заметил Хаген, – на нашем западе полинезийцы и маори сливаются с австронезийцами, йап-йап, молукка, мелано и папуасами.

– Допустим, – Дюги кивнул.