Дремлющий демон Рида
Шрифт:
Я всегда восхищался людьми и их любовью к своему телу, их желанием сделать его выносливее, сексуальнее, загорелее даже в самые темные периоды их жизни. Но сегодня это мне на руку.
Господин Дункан уже прикован наручниками к столбу. Пришлось постараться, чтобы тело без сознания не упало на землю. Проблема в том, что даже облив человеческое тело бензином и кинув спичку, оно не будет гореть до конца, пока не останется кучка пепла. Увы это работает только в фильмах. На деле же тело перестанет полыхать, как только испарятся горючие материалы. Шанс выжить при поджоге весьма высок, что не входит в мои планы. Мне приходится установить дозатор с бензином, который будет медленно капать на Джозефа.
И финальный аккорд, который заставит Джозефа проснуться. Надпись на табличке красным маркером и крупным шрифтом гласит: «Я насиловал ваших детей». Табличка в комплекте с нужными фотографиями и статьями должна сработать как красная тряпка на быка.
Я подношу табличку к груди мистера Дункана и закрепляю ее двумя ударами строительного пистолета. Как только первая скоба разрывает плоть, а осознание боли доходит до мозга, Джозеф приходит в себя. Я уверен, что сейчас ему очень дискомфортно: слизистая оболочка глаза высохла, он почти ничего не видит, но мне нужно, чтобы он видел каждое лицо, видел выбор каждого человека. Я отхожу на пару шагов и становлюсь зрителем премерзкой картины, наблюдая, как испражняется Джозеф. Страх, двойная доза транквилизатора; странно, что он не сделал этого раньше.
Сегодня я дам людям выбор: перед ногами господина Дункана лежат несколько предметов. Одна часть из них может его спасти, вторая – убить. Посмотрим, что выберут люди.
Рот Джозефа все еще заклеен серой липкой лентой, сейчас еще рано ее срывать и привлекать внимание его воплями, остался финальный аккорд.
Разжигали ли вы костры с помощью бензина? Мое любимое – это когда сигаретным окурком поджигают топливо, увы, это так не работает. Бензин не загорится от простой сигареты, а вот от искр от нее может. Но сегодня я и так достаточно рискую, сегодня это зажигалка, канистра с топливом и ключи от наручников.
У человека всегда есть выбор.
Сегодня я предоставлю его. Они смогут освободить Джозефа, а смогут устроить ему казнь.
Как думаете, что выберут люди?
Я уже знаю ответ. Думаю, что нужно немного ускорить процесс. Я открываю вентиль от канистры, которая выпускает небольшие объёмы бензина на голову господина Дункана, и смотрю, как прохладная янтарная жидкость стекает в начале на голову, впитываясь в черные кучерявые волосы. Джозеф пытается кричать и зажмурить глаза, но увы, сегодня придется видеть все. Потом стекает медленными струйками по обнаженному телу, мужчина пытается освободиться от наручников, хочет выбраться, хочет жить.
А оставлял ли ты жизнь своим последним жертвам?
Нет.
В последний раз я проверяю все необходимое, вентиль перекрыт, табличка на груди закреплена и теперь тоже пропитана горючим топливом – мне это только на руку. Приходится закапать по паре капель Comfort Drops для увлажнения слизистой и очистки ее от бензина. Все принадлежности лежат на небольшом выступе рядом, зажигалка не пострадала, она сухая и готова к использованию. Клейкая лента отрывается от лица мужчины, делая его черные усы еще менее густыми. И в этот момент пронзительный вопль раздается на весь сквер. Но тебя не придут спасать, Джозеф. Сторож школы сегодня пьян, ему три дня подряд приносят по бутылке виски в начале смены от анонимного адресата.
– Прошу, Богом прошу! Отпустите. Я все осознал, я больше не буду.
Конечно не будешь.
Я не хочу вступать в диалог, сейчас мне нужно отойти на безопасное расстояние. Немного выше на стадионе есть закрытая судейская будка, ее стекла тонированы, что позволит мне наблюдать за горячим представлением незаметно. Я уже разворачиваюсь, чтобы удалиться, а господин Дункан все не перестает просить прощения.
Но зачем ты просишь его у меня? Вот придут родители, попроси у них.
Я незаметно ухожу. 6:10 – времени как раз хватит, чтобы дойти и устроиться поудобнее.
Забыл рассказать, я подробно изучил дело своей новой практикантки, я предпочитаю знать, с кем имею дело. Милой Софии двадцать четыре года, не была замечена ни в каких разбирательствах, ведет домашний образ жизни, страницы в социальных сетях пусты, есть некоторые упоминания о ее детстве, но после шестнадцати лет она будто пропала, будто данные о ней намеренно удалялись. Это возможно только при условии, что она проходила по закрытому делу в полиции. Но выяснить это мне не удалось. Но удалось найти ее медицинскую карту: в шестнадцать она обращалась за помощью с многочисленными ушибами и парой переломов. Но опять же, нет никаких сведений, чем они были вызваны. У мисс Петерсон есть брат, пара подруг и живые родители. А еще одно очень интересное совпадение: милая София каждое утро бегает по пять километров в этом сквере, и через минуту она и еще несколько человек окажутся тут.
Я прикрыл за собой дверь судейской, которой давно не пользовались по назначению, затхлый воздух ударяет в нос, но даже это не отвлекает меня. Сейчас я полностью поглощён представлением, я вижу, как первые бегуны появляются на дорожке, даже находясь на расстоянии, я отчетливо слышу крики Джозефа, как он просит прощения. Это идеальное представление. Первые три человека подходят, но я все еще не вижу мисс Петерсон. Мужчины сворачивают со своего обычного маршрута и поворачивают в сторону мистера Дункана, который привлекает их внимание.
Хороший мальчик, громче.
А он будто слышит и начинает вопить еще громче. Прибывшие люди не подходят к нему, а лишь передают газетные вырезки из рук в руки, смотря на сочные картинки из прошлого. Их неуверенность подкрепляется криками: «Простите, я больше так не буду». Будто это не взрослый больной мужчина с расстройствами, а ребенок, который разбил старинную вазу бабушки. А вот и София, давай, милая, не разочаруй меня, подтолкни толпу, разбуди их гнев, оголи их ненависть, пусть их поглотят их демоны.
Собралось уже около двадцати человек, они лишь стоят, они не подходят, они все еще боятся. Но все меняется в тот момент, когда они замечают фотографии пропавших, в эту секунду толпа перестает сомневаться. Им не нужно подтверждение полиции, им не нужен суд и разбирательства, сейчас они судьи, сейчас они одновременно демоны и боги с властью, которая хранится в пламени зажигалки. Я не слышу, о чем они говорят, я вижу их резкие движения, их напряженные спины, среди них только четыре женщины. Но одна отличается: ее белокурые волосы собраны в высокий хвост, а черные лосины обтягивают стройные ноги. Я смотрю лишь на ее поведение, как она обуздает толпу, как направит ее, я хочу, чтобы тьма, которую я увидел в ее голубых глазах, расплескалась, вырвалась наружу разрушающим потоком. София сминает одну из вырезок, я вижу, как ее спина напряжена, а рука с силой сжимает клочок бумаги.