Дренг
Шрифт:
Дождь внезапно обрушился на нас сплошным потоком воды, превратившись из висящей в воздухе мороси в плотную стену. Я, и без того мокрый до нитки, выругался себе под нос. Мокрые пряди волос лезли в глаза, одежда неприятно облепляла тело, высасывая остатки тепла. Только движение помогало мне согреться, а двигаться приходилось очень активно. Адреналин бушевал в крови, а в душе сменялся целый калейдоскоп эмоций, от чёрного отчаяния и злости до щенячьего восторга. Я в полной мере почувствовал величие стихии. Неудивительно, что её во все времена обожествляли.
«Морской сокол» переваливался через волны, грузно
Мы гребли изо всех сил, как в последний раз, но даже так лишь едва-едва могли справляться с неистовством природы. Жестокому Северному морю этого было недостаточно. Ладно хоть в этот раз мы не рисковали быть выброшенными на скалы или на мель, в лапы враждебных нам саксов. Хотя я бы с гораздо большим удовольствием сразился хоть с десятком англичан. Мне это казалось безопаснее, чем сидеть в мокрой деревянной скорлупке, отделяющей тебя от бездонной морской пучины. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в йотунов, жадных до утопленников и добычи с кораблей, которые специально насылают шторма.
Буря утихла так же внезапно, как и началась. По крайней мере, для меня. Я не заметил никаких плавных переходов, просто в какой-то момент дождь прекратился, а ветер затих, прекращая поднимать волны, так и норовящие накрыть «Морского сокола» целиком. Ни солнца, ни звёзд видно не было, небо, затянутое чёрными тучами, не пропускало свет, и мы шли по приборам. Прибор имелся только один — чутьё старого кормчего. Похоже, мы провозились до самой ночи.
— Отдыхаем, ребятки, — произнёс Гуннстейн. — Кеолвульф, ты черпаешь воду.
Мы втащили вёсла на борт, закрыли уключины кожаными клапанами, растеклись по своим скамьям выброшенными на берег медузами. Один только Кеолвульф продолжал работу, выплескивая за борт всё то, что принёс с собой дождь и волны. Он орудовал тяжёлым деревянным ведром, на скамью гребцов ему было нельзя. В нашей команде на вёслах сидели только свободные люди, и дать Кеолвульфу весло значило дать ему свободу, а я пока не был готов к такой щедрости.
— Эйрик, я думал, это корыто развалится, — выдохнул Олаф. — Ещё полчаса такой бури, и мы бы пошли на дно.
— Эй! Я лично конопатил это судно волосами убитых врагов! — воскликнул Эйрик Гудредсон.
— То-то здесь так мало пакли, — сказал Токи.
Мы вяло рассмеялись, слишком уставшие, чтобы веселиться или спорить. Да и кромешная тьма вокруг нас настраивала совсем на другой лад. Но шутки позволяли людям немного отвлечься от окружающего их ужаса. В конце концов, далеко не все здешние мореходы осмеливались ночевать в открытом море, предпочитая останавливаться в каких-нибудь бухтах. Якобы для того, чтобы поесть горячего, но на самом деле ночью в море опускается густая непроглядная темнота. И это на самом деле бывает страшно.
Развести огонь мы, конечно, не могли. Да и пионеров, способных зажечь с первого раза мокрую спичку, среди нас не было, шторм промочил до нитки абсолютно всё, на всём драккаре не осталось сухого места. К тому же, зажигать
Поэтому мы просто ждали, стуча зубами от холода. Я, конечно, скинул одежду и хорошенько выжал её прежде, чем снова надеть, но и это помогло не сильно. Хотя многим и так было нормально, кто-то уже захрапел в темноте, умудряясь спать даже в таких условиях.
Продолжить путь мы сумели только наутро. Не знаю, как далеко отнесла нас буря, но ни с одной из сторон света земли так и не было видно, хотя Гуннстейн каким-то неведомым мне образом сумел определить, где мы находимся. Хотя особых сложностей и так возникнуть не могло, мы могли бы просто идти на восток, в сторону солнца, и неизбежно упёрлись бы в побережье Дании. К обеду (который нам пришлось пропустить под недовольное ворчание норманнов и урчание голодных желудков) так и произошло, на востоке показалась тонкая полоска земли.
Кто-то предложил повернуть на север, к дому, вернуться в Бейстад, набрать команду из знакомых парней, выбрать хёвдинга, сделать всё, как полагается. Но за рулём стоял я, и я уверенно направил «Морского сокола» в пролив Скагеррак, отделяющий Данию от Норвегии. А к вечеру мы вошли в пролив Каттегат. Прямо к Сьёланду и Рагнарсонам. Потому что я считал, что именно так будет правильно.
Глава 13
Дания. На удивление скудная земля из песчаных пляжей, отмелей, фьордов и не самых плодородных равнин. А что самое главное, эта земля давно поделена местными ярлами и конунгами, из-за чего огромной части датских мужчин приходится искать себе занятие где-то в другом месте. Ходить в вик, поступать на службу к чужим королям. Или переселяться куда-то ещё. Впрочем, точно то же самое можно было сказать и обо всей остальной Скандинавии. Мало свободной земли, много лишних людей.
Здесь, на перекрёстке морских путей, вернее, на единственном пути из Балтики в Северное море, было не протолкнуться от кораблей, и мы даже иногда перекрикивались с проходящими мимо кноррами и снекками, обмениваясь новостями. Самую главную новость мы пока хранили в тайне. Так будет эффективней, новость о гибели Рагнара уподобится разорвавшейся бомбе. Вся Скандинавия будет гудеть, перемывая старому конунгу кости, и лучше будет, чтобы сыновья Рагнара узнали эту новость именно от нас.
Бьёрн Железнобокий, Ивар Бескостный, Сигурд Змееглазый, Хальвдан Белая Рубаха и Убба. Эти имена знали все жители побережья, с одной стороны, рассказывая детям о их храбрости и славе, а с другой — пугая их рассказами о ярости норманнов. Все они уже заработали себе репутацию. Репутацию самых отмороженных и безжалостных негодяев всего Севера.
И мы намеревались принести им известие, за которое они могли как наградить, так и убить с равной долей вероятности.
Парус снова пришлось спустить и пойти на вёслах по длинному извилистому фьорду. Мы приближались к порту Хроаррскильде, крыши которого давно уже виднелись на берегу. Здесь, в проливе, защищённом от ветров, не было ни следа вчерашнего шторма, будто бы эта буря ярилась только снаружи, в открытом море, а не в Каттегате, закрытом со всех сторон сушей, шведскими фьордами с севера и востока и датскими отмелями с юга и запада.