Древнейший

Сальваторе Роберт Энтони

— Да мы и не считаем вас таковыми, — прозвучал другой голос, принадлежавший, судя по акценту, южанину, для которого эрчук, основной язык Альпинадора, был неродным.

Андрузис услышал скрежет не то костей, не то цепей.

— Это простая предосторожность, — объяснил южанин.

Молодой варвар открыл глаза, но из-за сильной головной боли не сразу смог различать окружающие предметы. Наконец он увидел стоявшего перед ним монаха. В небольшом помещении, похожем на темницу, тускло горели факелы, отбрасывая на стены причудливые тени. Здесь пахло

дымом. Он лежал на жесткой сырой земле. Нижняя часть туловища и ноги были укрыты одеялом. Андрузис попытался перевернуться на спину, чтобы лучше рассмотреть монаха и Тоникуэя, но тело пронзила такая острая боль, что он снова лег на бок.

— Я прикован цепью, как собака! — прорычал Тоникуэй.

— Это единственный способ обеспечить нашу и вашу безопасность, — ответил монах, в котором Андрузис теперь узнал брата Джавно.

Когда же рядом с Джавно он разглядел еще одного человека, Кормика, в душе несчастного варвара затеплилась надежда.

Кормик освободит его, ведь он — тайный друг.

— Отдыхайте и лечитесь, — посоветовал Джавно. — А мы тем временем проведем переговоры с вашим племенем, чтобы вернуть вас домой как можно скорее.

— Немедленно! — потребовал Тоникуэй. — Вы не имеете права…

— Не найди я вас посреди озера, вы были бы уже мертвы вместе с вашими соплеменниками, — отрезал Джавно. — Ведь я мог бы оставить вас там на растерзание троллям, не так ли?

Андрузис не мог видеть Тоникуэя, но живо представил себе его ярость.

— Я не жду благодарности, но требую повиновения, — продолжал абелиец. — Вы, все трое, все еще нуждаетесь в лечении камнями.

— Не смей приближаться с ними ко мне! — вскричал Тоникуэй.

— Без них вы бы умерли.

— Уж лучше смерть!

— Как угодно, — согласился Джавно, отступил на шаг и улыбнулся недоброй улыбкой, которая казалась еще более зловещей из-за дрожащих красных отблесков.

— К ним тоже, — не унимался шаман.

— Тогда тот, кого вы называете Канраком, погибнет, — предупредил Джавно.

— Пусть, если на то воля богов, — ничуть не смутившись, отвечал Тоникуэй.

Андрузису захотелось повернуться и ударить самодовольного шамана. А Джавно лишь тихонько засмеялся.

— Если вы снимете с меня кандалы, я смогу помочь ему, — сказал Тоникуэй.

— Но мы не станем этого делать, — последовал ответ.

Услышав, каким непреклонным тоном были произнесены последние слова, Андрузис даже поперхнулся. В знак того, что разговор окончен, Джавно отвернулся и, пригнувшись, вышел через низкую дверь, увлекая за собой Кормика.

— Да будет крепок наш род, — начал читать Тоникуэй молитву племени Снегопада. — И пройдем наш путь без колебаний.

Из дальнего угла до Андрузиса донесся тихий ответ, больше похожий на всхлипывание. Ради удовольствия старого шамана юноша тоже мог бы подхватить молитву, но боялся вместо нее сказать то, что Тоникуэю совсем не понравится.

Отца де Гильба нельзя было уличить ни в скромности, ни в застенчивости.

Ответственная проповедническая миссия в северных землях давалась ему нелегко, особенно когда ее печальная участь, если не сказать — провал, стала очевидна. Но Камбелиан де Гильб обладал сильным характером. Именно это свойство вкупе с внушительной наружностью помогло ему получить сан епископа и сыграло решающую роль при выборе руководителя экспедиции, а вовсе не его труды по религиозной философии Абеля. Выглядел же отец де Гильб и впрямь замечательно — ростом почти семь футов и весом не меньше трехсот сорока фунтов. Это несмотря на скудный стол из рыбы и растений, на который вынуждены были перейти абелийцы на Митранидуне. Монахи любили говорить: «Пусть наш святой отец и не поет как ангел, зато рычит как дракон».

Как раз таким рыком, сотрясшим все здание часовни, де Гильб потребовал к себе в кабинет Джавно и Кормика, споривших между собой.

Когда они вошли, он поднялся из-за стола и плотно закрыл дверь.

— Ваши сомнения сеют тревогу и страх в душах собратьев, — произнес он, грозно нависая над монахами всем своим могучим торсом.

Эта поза внушала трепет многим весьма не робким мужам.

— При всем моем уважении, святой отец, о сомнениях речи не идет, — начал Джавно. — Брат Кормик не прав. Его нужно наставить на путь истинный.

Отец де Гильб перевел тяжелый взгляд на младшего монаха.

— Я возражаю, — ответил Кормик, стараясь унять дрожь в голосе.

— Против чего?

— У него слишком мягкое сердце для столь важной и ясной цели, какая стоит перед нами, — объяснял Джавно, но де Гильб, не сводя испытующего взгляда с Кормика, знаком велел ему замолчать.

— Их держат в грязи и сырости, — выпалил юноша, с трудом маскируя гнев под просительной интонацией.

— Да, наш остров сырой и грязный, брат, — заметил отец де Гильб.

— Что может быть негостеприимнее подземелья!

— Это самое безопасное место.

Кормик вздохнул и потупился.

— Ему хотелось бы переселить наших гостей на их отремонтированный корабль, — сказал Джавно. — А потом отправить восвояси.

— Но мы не имеем права держать их… — начал было возражать Кормик.

— Мы спасли их! — оборвал его Джавно.

Оба посмотрели на отца де Гильба, но тот и не думал вмешиваться. Своим молчанием епископ словно поддерживал Джавно в его негодовании.

— Только благодаря божьей помощи и мудрости блаженного Абеля, даровавшего нам самоцветы, эти три язычника еще живы. И в этом наша заслуга, наш неустанный груд с той самой минуты, как я прицепил их разбитый корабль к нашей лодке.

— Благородное деяние, достойное церкви блаженного Абеля, — согласился Кормик, но Джавно посмотрел на него с негодованием.

— Брат совсем забыл, зачем мы здесь и в чем наша миссия, безрассудно сблизился с соседями-варварами, — обратился он к отцу де Гильбу. — И с поври, — добавил монах после паузы, бросив на Кормика уничтожающий взгляд.