Древний Рим. Взлет и падение империи

Бейкер Саймон

Трубачи шли во главе процессии, играя те же воинственные мелодии, какими до того поднимали солдат на бой. Среди людей были и волы с позолоченными рогами, украшенные гирляндами. Некоторые солдаты, в парадной экипировке, несли макеты, схемы и рисунки, изображавшие покоренный ими город, а также главные события этой войны. За ними в руках у других солдат вырастал лес плакатов с названиями чужеземных городов, взятых римлянами. Затем по улицам вели плененных карфагенян, везли добытые в их городе трофеи и груды захваченного оружия. Завершая парад, на колеснице ехал Эмилиан. На нем была пурпурная тога с вышитыми серебряными звездами, а на лице — слой алой краски. В таком облике он являл собой воплощение Юпитера — величайшего бога — покровителя Рима. Но победоносный полководец едва ли мог ощутить себя настоящим небожителем.

За ним стоял особый человек, который держал над головой Эмилиана тяжелую корону из золотой фольги и всякий раз, когда толпа разражалась ликованием, шептал военачальнику: «Не забывай, ты всего лишь человек».

Наконец процессия достигла храма Юпитера на Капитолийском холме, откуда годом ранее Эмилиан начинал свой путь. Здесь предстояло совершить ритуал жертвоприношения. Но сначала наиболее важных карфагенских пленников отвели в тюрьму у подножия холма и казнили. Когда с ними было покончено, Эмилиан взошел по ступенькам храма наверх, окропил вином бровь вола, осыпал его хребет подсоленной мукой, а затем медленно провел ножом вдоль позвоночника. После этого он, подобно жрецу, накинул на голову свободную складку своей тоги, давая тем самым знак слугам резать животному шею, что и было произведено по всем правилам. Вероятно, перед тем как уехать из Рима в Африку, Эмилиан пообещал совершить это жертвоприношение, и теперь он благодарил Юпитера за свой успех. Когда обещанный ритуал был завершен, началось праздничное пиршество.

Корнелия, чей сын, покрытый славой, невредимым вернулся в Рим, просила Тиберия сопровождать ее на званые приемы и собрания в домах у представителей знатной элиты. Для карьерного развития молодому человеку было необходимо активно налаживать контакты в свете, перенимать военный опыт, общаясь с великими полководцами, например с Эмилианом, и с максимальной выгодой использовать завоеванный в Карфагене знак отличия — «Стенную корону». Для молодого аристократа, жившего в Римской республике во II в. до н. э., слова «политическая карьера» означали совсем не то же самое, что для современных политиков. Нахождение в должности не подразумевало никакой зарплаты. Не было ни восьмичасового рабочего дня, ни пятидневной рабочей недели. Все надежды на политический успех для римского аристократа были связаны с одним-единственным событием, которое можно уподобить узенькому окошку в большую жизнь, — ежегодными выборами на государственные посты.

Однажды добившись успеха на своем поприще, римский чиновник обнаруживал, что награды — слава, почет, авторитет, богатства — начинают течь к нему сами собой. Как следствие, выборы проходили в жесткой борьбе, тем более что на высших ступенях властной лестницы число магистратов сокращалось, соответственно попасть в их число становилось еще сложнее. Эмилиан уже достиг вершины. Теперь настала очередь Тиберия. Правда, поскольку сама Корнелия была склонна преуменьшать заслуги обоих своих сыновей, о ней пока чаще говорили как о теще Сципиона Эмилиана, нежели как о матери братьев Гракхов. Как бы то ни было, пока мать раздумывала над перспективами политического роста Тиберия, сам он куда больше интересовался дискуссией, развернувшейся в высших кругах Рима. Она касалась тех богатств, которые, как все прекрасно видели, хлынули в город.

Военные трофеи из Карфагена и Коринфа, налоги, собранные с новых провинций Сицилии и Сардинии, сокровища испанских копей — столь мощный приток денежных средств обеспечил процветание Рима. Город будто превратился в пчелиный улей: кругом кипела работа, а средства тратились без счета. Возводились новые верфи и рынки, было удвоено водоснабжение, новые здания строились одно за другим. И все же, несмотря на новообретенные блага, они достались далеко не всем слоям населения. В городе, который предстал Тиберию по возвращении, все заметнее становился разрыв между богатыми и бедными.

Рим тогда еще не был тем самым городом периода развитой империи, который прославился домами из мрамора, продуманными городскими ансамблями и поразительными колоннадами. Это был город крайностей и контрастов. Стоило Тиберию отойти от центра с его Форумом, храмами и другими центрами общественной жизни, оставить позади Священную и Новую дороги, как он запросто мог заблудиться в хаосе тесных улиц. Проходы были столь узкими, что верхние этажи и балконы

соседних домов почти соприкасались, к тому же мусор и нечистоты выбрасывали прямо из окон. В самых бедных районах, прежде всего на Эсквилине, дома строили из глины и прутьев, в результате они получались шаткими и держались только за счет того, что поддерживали друг друга. Ничего удивительного, что они регулярно обрушивались или выгорали — пламя легко переходило с одного дома на следующий. Пепелище по соседству с храмом, нарядно подновленным на деньги какого-нибудь аристократа, было самой обычной картиной.

Несмотря на отвратительное качество домов, они еще были поделены на квартиры, причем люди нередко жили на чердаках, в подвалах и даже в хибарках на плоских крышах. В поиске новых жильцов владельцы домов писали на них соответствующие объявления, при этом цены за съем неуклонно росли. Те, кто не мог оплатить квартиру, кое-как устраивались в закутках и трещинах общественных зданий, под лестничными пролетами и даже в могильных склепах. Поскольку в дешевых домах со съемными квартирами не было кухонь, бедняки и рабы шли в многочисленные кабаки и харчевни, кишевшие людьми. Волнение вокруг не затихало ни на секунду, сопровождаясь шумом повозок, телег, паланкинов, лошадей. Поистине Рим в конце II в. до н. э. никогда не спал.

В огромном пульсирующем городе каким-то образом умещалась большая часть римского населения, приближавшегося к отметке в миллион человек. В то же время для аристократической элиты, в чьих кругах вращался Тиберий, Рим представал совсем иным. На переполненных, грязных улицах бедных кварталов атмосфера могла быть сколь угодно удушающей, но на Палатинском холме воздух был свеж и чист. Именно здесь, в этом закрытом для других районе с роскошными дворцами и садами, украшенными колоннадами, отдыхали богатые, исполненные честолюбивых помыслов горожане. Стиль, в котором были построены их резиденции, отражал веяния времени. Завоевания не только дали элите огромные богатства, но и открыли ее иноземному влиянию. Особенно сильное воздействие оказала греческая архитектура, поскольку римляне преклонялись перед древней греческой цивилизацией с ее искушенностью в научных и эстетических вопросах.

Находясь в самом сердце новой империи, Рим стал центром увлечения греческим искусством, быстро завоевавшим признание. Аристократы наперебой стремились украсить не только город, но и собственные дома новыми памятниками, храмами и портиками в греческом духе. Чтобы произвести впечатление на Фабиев, Клавдиев, представителей любого другого знатного рода, достаточно было показать эффектную стенную роспись в эллинистическом духе или элегантную мраморную статую, доставленную из Греции. Мать Тиберия произвела подлинную сенсацию, когда в наследство от дяди — Луция Эмилия Паулла, покорителя Македонии — ей досталась крупнейшая во всем Риме библиотека греческих рукописей.

Столь открытые проявления богатства и успеха таили в себе опасность. О н и не только подчеркивали общественное и политическое положение того или иного аристократа, но и подстегивали, стимулировали других. Например, когда Эмилиан вернулся с полей сражений, он мог потратить часть своих богатств на возведение нового величественного монумента, создание какого-нибудь роскошного произведения искусства или на то, чтобы упрочить свое влияние в политической среде, снискать расположение простых римлян. И это было началом другой эпохи, поскольку теперь остальным аристократам требовалось соответствовать новым стандартам, иначе им грозила утрата высокого статуса. И единственным способом сделать это были выборы в магистраты. Должность претора могла дать ее владельцу возможность обогащения за счет управления какой-нибудь провинцией. А получивший должность консула и вовсе «срывал банк». В его руках оказывалось управление армией, с помощью которой он мог нажиться на новых завоеваниях. Только получив должность, аристократы могли посостязаться со своими удачливыми соперниками, и только так можно было уравнять положение их родов. В борозду, проведенную родами Корнелиев Сципионов, Эмилиев Пауллов и Семпрониев Гракхов, предстояло вклиниться соперничающим с ними аристократическим семействам. Но уже к концу 140 гг. до н. э. эта соревновательность в отношении личного обогащения стала осознаваться многими как фактор, разъедающий нравственные устои республики.