Древний Восток
Шрифт:
1270 г. до н. э.). Затем, однако, ассирийцы отобрали у вавилонян долину Среднего Евфрата. Поэтому, подстрекая следующего касситского царя воевать против них, тот же Хаттусили писал: «Я слышал, что мой брат возмужал и ходит на охоту — в мужчину вырос отпрыск моего брата Кадашман-Тургу! Так иди, разграбь враждебную страну (Ассирию) так, чтобы слава об этом достигла меня! Брату моему я скажу, что о нем говорят: он, мол, царь, который оружие изготовил к бою, а сам и сел сиднем. Разве не так о тебе говорят? И разве это не так на самом деле? На страну враждебную иди и врага уничтожь!».
В результате подобных наущений хетты и вавилоняне около 1250 г. до н. э. действительно провели успешную войну против ассирийцев;
Неожиданный и смертельный удар Касситской Вавилонии нанесли (как и III династии Ура!) эламиты. Во второй четверти XII в. до н. э. они совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и около 1150 г. до н. э. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы были разграблены, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в Элам в плен. Казалось, что многовековая история Вавилонского царства завершилась эламским завоеванием.
Мировоззрение и культура Древней Месопотамии
Перед тем как повести речь о месопотамской культуре, нам придется обратиться к достаточно пространному описанию духовного облика, т. е. мышления и ценностей людей древнего Ближнего Востока, в чье цивилизационное «поле» входила Месопотамия. Это необходимо сделать еще и потому, что расхожие представления о нравах и мировоззрении тех времен, обычно знакомые читателю, с нашей точки зрения, являются во многом ошибочными.
К числу таких распространенных ошибок или упрощений можно отнести представления о восточном неограниченном деспотизме; об иррациональной основе мифологии и ритуала; о том, что они опирались на прямую веру; о том, что мышление древнего человека носило иной характер, чем у современного; о том, что государственность и богопочитание Древнего Востока подавляли человеческую личность; о том, что и само личное сознание толком еще не выделилось тогда из коллективного, так что люди преклонялись перед богами, обществом и властью как самодовлеющими началами, имеющими априорный, безусловный приоритет перед людьми как личностями, их жизнью и потребностями.
Нередко считают, что авторитет иерархии богов или властителей был на Древнем Востоке абсолютным и изначальным, а не условным, сознательно возводящимся (с санкции и по убеждению самого общества!) к потребностям и желаниям его членов, как это происходит в рамках современной либерально-персоналистской культуры, где существование и авторитет государства обосновывается и оправдывается тем, как оно обеспечивает нужды составляющих его людей. В действительности при выработке всех этих представлений, особенно типичных для популярной и общей культурологической литературы, некоторые внешниеотличия древневосточного менталитета от привычных нам норм и навыков современности принимаются за отличия сущностные.
Магико-мифологическая картина мира и ее основы
Сегодняшняя наука рассматривает в качестве опыта, по которому можно судить о мире, лишь
На самом деле, в древности придерживались такого же «естественнонаучного» и «релятивистского», «адогматического» подхода, но границы «объективного опыта» проводили совсем не так, как мы. Их критерий «объективного восприятия» можно сформулировать примерно так: «Если некое ощущение является плодом осознаваемого усилия моего ума, воли и воображения, то я не могу доверять ему и рассматривать его как репрезентативный опыт: это мое собственное порождение. Однако если некое устойчивое ощущение пришло ко мне помимо и независимо от усилия моего разума и воли, то оно, конечно, принадлежит к „объективному“ опыту, я могу по нему прямо судить об объективной, „внешней“ реальности, ибо раз я сам не порождал его, то откуда оно могло прийти еще, как не из этой реальности?».
Иными словами, человек древности не подозревал о существовании субъективно-подсознательного мира как самостоятельного, обособленного и от сознательных усилий воображения, и от внешней реальности. А в таком случае он и должен был воспринимать все сколько-нибудь яркие и устойчивые внутренние ощущения и сильные эмоциональные импульсы, не вызванные сознательным усилием воли, как показания «приборов», наравне с опытом глаз и рук, как прямой источник достоверной информации о мире.
Примерам этого нет числа. Древний жрец, спонтанно испытывая сильнейшее эмоциональное потрясение при обряде вступления в контакт с божеством, считал само это потрясение верным знаком того, что он и в самом деле вступил в означенный контакт, — иначе откуда явилось это потрясение (ведь он не вызывал его в себе специально)? Простой месопотамец, вспоминая яркий сон, в котором он летал над неведомой страной или встречался со своим покойным родственником, был обычно уверен в том, что это его душа совершала путешествие по некоему пространству или измерению реальности, или, соответственно, встречалась с душой мертвого родича, которая, стало быть, продолжает существовать после его смерти и способна вступать в контакт с душами живых. Именно таким мог быть вполне «научный» (в точном смысле слова!) алгоритм «открытия» обособленного существования души и тела. Если человек осуществлял игру или обряд, в которых он поражал далекого врага или воплощал некоего бога, то в процессе этой игры или обряда он мог на какое-то время устойчиво и ярко ощутить себя действительным победителем врага или воплощением бога, причем это ощущение приходило к нему «само», без усилий воображения.
На этом эффекте основаны все магические ритуалы: ведь их суть — имитируя какое-то действие, вызвать «сквозь время и пространство» его реальное осуществление, а условием этого является переживаниеимитации как реального действия со стороны совершающего обряд. Не случайно магическое действо стараются осуществлять в состоянии наивысшего эмоционального подъема или транса, т. е. отключая или ослабляя собственную волю и сознание: это помогает человеку бесконтрольно и полно пережить имитацию как реальность и тем самым, по мнению древних, действительно сделать ее реальностью. Таким образом, люди архаики последовательно рассматривали свой подсознательный субъективный опыт как опыт объективный, эмпирический.