Древняя история казачества

Савельев Евграф Петрович

Глава VII*

Отношение Дона к Москве при царе Михаиле Феодоровиче

* Глава VI в первоисточнике не опубликована (исключена автором?). — Примеч. ред.

С избранием в цари Михаила Феодоровича казаки возвратились на Дон. Только небольшая часть из них, около 200 человек, вместе с уральскими и терскими присоединилась к Заруцкому, ушедшему с Мариной Мнишек в Астрахань и не признавшему нового царя. Подстрекаемые королем Сигизмундом, обещавшим ему в удел то Новгород, то Псков или Смоленск, когда сам получит московскую корону, Заруцкий рассылал своих агентов по Хопру, Бузулуку и Медведице, прельщая легковерных перейти на его сторону. Агитация его имела слабый успех^{282}. Благоразумные казаки хорошо понимали, что спасение России в единении и единомыслии всех ее областей.

Дух верности к законно избранному царю постепенно креп, в особенности в городках, расположенных ниже Пятиизб^{283}.

К настроению казаков Москва чутко прислушивалась. Когда донской атаман Стародуб по старому обычаю явился в Москву с легкой станицей приветствовать царя от лица всего войска, его встретили там с большим восторгом и приняли с великой честью, всех казаков одарили и послали на Дон жалованье и грамоту, с выражением за их мужество и стойкость благодарности и похвалы. Митрополит и весь духовный собор с своей стороны послал им свое пастырское благословение. Никогда еще казаки не видали себя в подобном почете и милости у российского двора. «И за те ваши службы, — писали духовные отцы, — буди на всех на вас Божия милость и наш и вселенскаго собора мир и благословение и умножи Господь лета ваши и подай вам Господи вся благая по прошению вашему и устрой вам вся полезная, якоже весть святая Его воля, а мы за вас за всех соборне Бога молим и челом бьем». Царского посла Протасьева, ехавшего в 1613 г. в Царь-град с извещением о вступлении на престол царя Михаила, казаки на Дону, в нижних юртах, встретили 26 октября в войсковом кругу с большими почестями, стреляли из пушек и пищалей, читали в кругу грамоты царя и духовенства и от умиления плакали. Тут же постановили послать в верховые городки, на Волгу и Астрахань гонцов для убеждения бунтовщиков, приставших к Заруцкому, грозя, в противном случае, идти на усмирение их всем войском; заключили мир с азовцами, дабы не делать помехи послу свободно исполнить царское поручение в Царь-граде. Словом, казаки как бы переродились, все их действия вполне соответствовали видам московского правительства.

Увещания и угрозы войскового круга подействовали на волжских мятежников, и они скоро разошлись по своим местам, оставив Заруцкого с Мариной и ее сыном на произвол судьбы. Заруцкий бежал на Яик, но был скоро схвачен царскими войсками и казнен вместе с сыном Марины в 1614 г. Сама Марина умерла в тюрьме. На Дону и Волге все успокоилось.

В ноябре 1613 г. казаки отправили в Москву новую станицу с атаманом Бедрищевым, благодарили царя за милостивое к ним отношение, уверяли в готовности жертвовать за него жизнью и просили о присылке им жалованья: хлеба, пороха, свинцу, селитры и проч. Царь вручил атаману подхвальную грамоту к войску Донскому и за его боевые заслуги знамя (первое). «И вам бы, — писал царь, — с тем знаменем против наших недругов стоять и на них ходить»…^{284}

Царское жалованье и знамя были привезены атаманом Бедрищевым и дворянином Опухтиным в юрт (стан, земельное владение) войскового атамана Смаги Степанова Чершенского. Казаки собрались в круг. Опухтин спросил всевеликое войско Донское о здоровьи. Атаманы и казаки отвечали: «Дай Бог, чтобы государь царь и великий князь Михайла Федорович всея России здоров был и счастен и многолетен на своих великих государствах». В кругу была прочтена грамота. В часовнях пели молебны о царском здравии, стреляли из большого наряду и мелкого ружья. Затем вынесли в круг царское знамя и положили под ним осужденного на смерть человека. Из круга вышли несколько казаков и предложили Опухтину, чтобы он, ради царского имени, отпросил у них осужденного. Тот так и сделал. Казаки прокричали: «Дай Бог, чтобы государь царь Михайла Федорович здоров был на многая лета!» Таков был старый казачий обычай.

В царской грамоте от 8 октября 1614 г., адресованной «на Дон, в нижние и верхние юрты, атаманом и казаком, Смаге Степанову и Епихе Родилову и всем атаманом и казаком», впервые добавлены слова: «и всему великому войску».

(В грамоте 1617 г. 29 июля — «и всему великому войску Донскому»).

Выражение «самодержец» во всех царских грамотах на Дон отсутствовало до самого 1657 г., когда оно употреблено было впервые.

В 1615 г. донские казаки получили от царя право на свободную и беспошлинную торговлю всякого рода товарами по всем украинным городам^{285}.

При сношениях с ногайскими князьями в царских грамотах вначале ставились слова «Божию милостию, от великаго государя, царя и великаго князя Михаила Феодоровича всеа Руссии самодержца и многих государств государя и обладателя, наше царское повеленье и милостивое слово»… Донския дела, кн. 1-я, стр. 82. Грамота 1614 г., марта 18, ногайскому князю Иштерику. В грамотах на Дон таких выражений цари употреблять избегали, считая казаков народом неподвластным, а союзным.

* * *

Все последующие года казаки постоянно то ссорились с азовцами, то мирились, брали за мир с них и золотом, и котлами, сетьми и солью. Эти постоянные ссоры и стычки очень беспокоили царя, желавшего жить с Турцией в мире, для водворения в России после смутного времени порядка. Но казаки, как и прежде, с политикой и интересами Москвы иногда вовсе не считались.

Русским послам за такое поведение казаков чинили в Турции большие неприятности и грозили войной, хотя в нарушении мира с азовцами, этим поистине гнездом турецких разбойников, казаки не были виноваты. Так, например, когда русский посол Мансуров ехал в 1615 г. в Царь-град для переговоров с Турцией о совместных действиях против Польши и был уже в Азове, азовцы, несмотря на переговоры с казаками о перемирии, захватили на Мертвом Донце (правый рукав дельты Дона) в плен нескольких казаков, истязали их и некоторых распродали, а одного, вырезав из спины его ремни, повесили на мачте корабля, на котором должен был ехать в Турцию Мансуров. Тот принял это за бесчестье. Пять недель шли переговоры, и наконец мир был заключен. Посол уехал. Турки не сдержали слова, вскоре напали на казачьи юрты, часть их разорили и захватили пленных. Казаки отомстили им страшным набегом на берега Черного моря, разгромили Синоп и Трапезунд и многие села. В Турции встревожились. Великий визирь обратился с укорами к Мансурову: «Если вы казаков себе на души не возьмете, то наш государь пошлет на Дон большую рать, чтобы всех казаков перебить и юрты их разорить». Посол отвечал: «Если казаки нарушили крестное целование, то хоть до одного человека всех их перебейте, за то наш государь не постоит»… Русского посла султан задержал. Об этом дошла весть до Москвы. Царь написал в 1617 г. султану, что «донские казаки нашего указа не слушают… Они воры, беглые люди и казаки вольные, которые бегают из наших государств, и сложась вместе с запорожскими черкасами, на наши украины войной ходят по повеленью нашего недруга, польского короля… Мы пошлем на них рать свою и велим их с Дону сбить». В грамоте же донским казакам писал: «Дошло до нас известие, что пришли к вам с Запорог 2 тыс. человек, ходили на море, взяли многие турецкие города и много добычи, теперь же они стоят у вас в войске и хотят вместе с вами идти под Азов. Мы удивляемся, каким образом вы все это делаете без нашего указу». В конце грамоты была выражена просьба, чтобы казаки встретили и проводили посла Мансурова с честью, когда он будет возвращаться из Турции, «за что мы будем вас жаловать выше прежняго. Если же будут у вас какия вести про турецких, крымских и ногайских людей, про польского короля и черкас, то вы обо всем нам отпишите»^{286}.

Несмотря на указы и просьбу царя, казаки вновь ходили на море, взяли семь турецких каторг и пленили пашу, за которого потребовали 3 тыс. золотых. Чтобы навсегда положить конец этим набегам и запереть вход в море, турки засыпали руках Дона — Мертвый Донец, а по Каланче (другой рукав) поставили башни и перекинули чрез Дон железные цепи. Но казаки этим не смутились, скоро перекопали из Дона, выше Каланчи, прямой ерик-канал в другой рукав и стали так же грозно громить с моря крымские и турецкие берега, как и прежде. Никакая сила — ни царские просьбы, ни повеленья не могли остановить этой вечной и идейной борьбы казачества с мусульманством. Этому, видимо, втайне радовалось и московское правительство, но желало, по своим политическим соображениям, чтобы все это делалось с его ведома и когда ему это выгодно, а потому во всей переписке с Доном старалось подчеркнуть: «вы сделали это не гораздо, мимо нашего царского повеленья» или «не наводите на себя нашего царского гнева и не теряйте к себе нашей царской милости»… Казаки на такую угрозу только могли отвечать: «мы задора и обиды азовским людям не могли стерпеть».

Словом, Москва, крайне нуждаясь в казаках как единственных защитниках ее южных границ, всячески, но с большою осторожностью, старалась прибрать казаков к своим рукам и шло к этой цели по строго намеченному плану. Посылая на Дон 1623 г князя Белосельского с грамотой, после страшного опустошения, произведенного казаками на турецких и крымских берегах, царь дал ему строгий наказ, чтобы он, когда будет в нижних юртах, призывал бы к себе в стан лучших атаманов, Исая Мартемьянова и Епифана Родилова и всех тех атаманов, есаулов и казаков старых и лучших, которых войско слушает, и всякими мерами старался бы их убедить, чтобы они государева повеленья не ослушались. «Государскую милость, — говорит наказ, — вычитывать им с радостью, чтобы их не ожесточить. Выговаривая, покрывать гладостью. А многих речей с казаками не заводить, чтобы их не раздрожать». Послу также поручено было разузнать тайком, сколько в кругу будет атаманов и казаков из верхних и нижних городков, сколько у них добрых, средних и худых, сколько у них живет и где запорожцев, давно ли пришли и т. д. Кроме того, не сносятся ли казаки с польским королем и как они к нему относятся.

Хотя все эти поручения послам составляли государственную тайну, но все-таки от казаков, привыкших жить своей самостоятельной жизнью и проникать во все сокровенные замыслы не только своих врагов турок, но и друзей, какими выставляли себя московские бояре и князья, не могли укрыться и лицемерие московских политиков и их тайная цель — наложить руку и подчинить казачество своему влиянию^{287}. Самый тон царских грамот с постоянными упреками и вмешательством во внутренние дела Дона стал не на шутку раздражать многих из казаков. Исконная ненависть к боярству росла. Это недовольство к правящему московскому классу стало усиливаться с появлением на Дону в первой половине XVII века беглых крепостных крестьян, которых казаки, постоянно нуждавшиеся в людях, принимали в свои ряды с охотой^{288}.