Древо Жизора

Стампас Октавиан

–  Забыл, - снова краснея, еле слышно отвечал Анри.

–  Я снимаю с него это обещание, - взмахом руки вершила историю Элеонора.
– Пусть он завоюет для меня Англию, я стану английской королевой и тотчас же объявлю войну Франции. Уж больно скучно было сегодня: "И вы такие хорошие, и мы такие хорошие, и вы за Христа, и мы за него же..." Нет, война!

"Чтоб ты подавилась!
– мысленно внушал ей сидящий чуть поодаль Жан де Жизор.
– Это я приказываю тебе! Подавись, захлебнись своей слюной. Господи, помоги мне, пусть она подавится или громко-прегромко выпустит газы, чтобы только не быть такой красивой!" Но на сей раз ничего у него не получалось и все его мысленные приказы оставались

невыполненными. Тогда он не выдержал такого бесчувственного невнимания со стороны бога и убежал из залы, где шумел пир. Он отправился в ту дальнюю комнату, где был убит его отец, нырнул за ту самую шпалеру, за которой стоял в день убийства, упал на пол и рыдал безутешно и горько, покуда, обессилев от горя, не уснул.

Проснувшись через несколько часов, он не сразу понял, где находится. Лежал, и слушал странные звуки, доносившиеся из глубины комнаты. Кто-то стонал то мужскими, то женскими голосами, затем он понял, что там почему-то Элеонора, что она, а не кто другой, шепчет кому-то:

–  О, сладость моя, мой Ричард, мой Ришар!.. О, божественные прикосновения, о твердыня нерушимая! Еще, мой воин, еще!

Так продолжалось бог весть сколько, покуда голос Ричарда Глостера не произнес:

–  Сюда идут! Тише! Вы слышите, Элеонора?

–  Точно идут!
– пробормотала испуганно королева.
– Что же делать?

–  Прячьтесь за шпалерой! А я притворюсь, будто пьян.

"Эх!" - так и екнуло в сердце у Жана, когда прямо возле него в узком проеме между стеной и подвешенной к потолку шпалерой очутилась сама королева Франции. Она не сразу заметила его, приводя в порядок свою далматинку, изряднейшим образом помятую. Наконец, заметив, вскрикнула, тотчас зажала рот рукой и схватила Жана за ухо.

–  Ты что тут делал, гадкий мальчишка?
– прошептала она.

–  Я спал!
– обиженно пискнул Жан.

–  Спал? Ага. Значит, так и договоримся. Ты спал и ничегошеньки не слышал. А если ты только вякнешь кому-нибудь... Тихо!

В залу вошли, стали будить притворившегося пьяным Глостера. Якобы только что пробудившись, он промычал, что не видел никакую Элеонору.

–  Мы спрашиваем вас о королеве Франции, граф!
– прозвучал голос Годфруа Плантажене.

–  Разве она не танцует с королем? Странно, когда я почувствовал, что мне надо немного прилечь, она танцевала с Людовиком, - отвечал Глостер. Неужели с тех пор прошло много времени. Мне казалось, я только что заснул. А?

Рука Элеоноры сильно выкрутила ухо Жана, и он боялся пикнуть, опасаясь, что в таком случае королева оторвет ему ухо с корнем. Как только из комнаты все ушли, Элеонора чуть ослабила хватку.

–  Придумай-ка теперь, как нам отсюда выбраться куда-нибудь, чтобы потом соврать, будто ты водил меня показывать достопримечательности Жизора.

–  Отсюда есть потайной ход, ведущий к восточным воротам замка. Мы можем сказать, что ходили смотреть на то, как луна освещает вяз, - изнемогая от боли в ухе, проскрипел Жан.

–  Да ты не по годам умен, - улыбнулась Элеонора.
– Веди.

Когда они вернулись в пиршественную залу, там был переполох. Кто-то доказывал, что видел в одном из коридоров человека, укутанного в плащ тамплиера, а значит, королеву украли Люди Тортюнуара.

–  Вот она!
– воскликнул король, первым увидев вошедших Элеонору и Жана.
– Где вы были, сударыня, разрешите вас спросить?

–  О, ваше величество, это волшебно!
– как ни в чем не бывало отвечала изменница.
– Я много слышала о друидах, поклонявшихся жизорскому вязу чуть ли не до конца прошлого столетия. Теперь я воочию убедилась в том, что это дерево обладает какой-то магической силой. Юный сеньор Жизора лично сопровождал меня, ибо он знает,

в какой именно час луна связуется своей любовной силой с этим исполинским вязом...

Она не успела договорить, поскольку Людовик быстрыми шагами приблизился к ней и влепил звонкую пощечину.

–  Я не буду допытываться у вас, где вы были на самом деле, - прорычал он.
– Даже если то, что, вы говорите, правда. Королева не имеет права покидать короля во время пира в чьем бы то ни было сопровождении.

–  Но, ваше величество, государь мой...
– загораясь гневом и потирая щеку, начала было Элеонора.

–  Молчать!
– оборвал ее Людовик. Затем, обведя взором всех присутствующих, он объявил: - Господа мои, благодарю за участие в сегодняшнем турнире. Все были великолепны. Полагаю, что теперь следует разойтись и прекратить пир, чтобы завтра с утра покинуть гостеприимный Жизор. А также объявляю, что с сегодняшнего дня все турниры отменяются. Напоминаю: уж более десяти лет назад собор в Реймсе запретил проведение подобных рыцарских состязаний как несовместимых с христианской этикой и моралью.

Одиннадцать лет! Задумайтесь! Пора уж прислушаться к мнению Церкви. На сем желаю всем спокойного отдыха.

Он зашагал прочь, уводя за собой королеву.

–  Зачем же так распоряжаться? Жизор, кажется, пока еще на английской территории, - услышал Жан фразу, произнесенную Ричардом Глостером нарочно по-французски. Ему подумалось, что сейчас вспыхнет ссора между французами и англичанами, но, к счастью, пирующие были уже изрядно пьяны и мало того, что не обратили внимания на ропот Глостера, они не обратили внимания и на приказ Людовика всем разойтись.

–  Прекрасно, господа!
– воскликнул Рауль д'Арманьяк, вознося над головой огромный кубок.
– Королева нашлась, король повел ее в опочивальню, а нам не грех продолжить наше застолье и дослушать песню трубадура Шарля, прерванную всем этим переполохом.

И пир по поводу окончания рыцарского турнира в Жизоре продолжился.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

С некоторых пор Жан все чаще стал подходить к зеркалу, висящему в гостиной комнате, и подолгу простаивать перед ним. Он смотрел на свое мутное отражение и не мог выпутаться из сетей одной и той же неразрешимой мысли: "Я. Что такое - я?" Ничто в мире не казалось ему таким странным, как собственная личность. Он знал, у человека есть душа, и когда священник, отец Бартоломе, дает тебе причастие, душа эта каким-то таинственным образом соединяется с душою Христа. Но он никак не мог постичь, что же все-таки такое эта самая душа. Я - это только душа или душа вместе с телом? Или я это только тело, а душа отдельно, и она несет ответственность за то, что совершаю я?

Ему очень нравилось собственное отражение в зеркале, и, разглядывая свое лицо, Жан думал о том, что хорошо было бы иметь собственного двойника, только девушку. Он начал созревать, но первые любовные мерцания были у него странными. Когда летом он смотрел на нагих купающихся женщин, их прелести поражали его воображение, но он тотчас же спешил одарить этими волшебными грудями, круглыми и нежными животами, упругими ягодицами и загадочными ущельями между ног - свою мечту, ту возлюбленную девушку, живущую лишь в его воображении и являющуюся его двойником. Ему грезились долгие объятия, в которых переплетались между собой он-юноша и он-девушка, Жан и Жанна де Жизор. Он мучительно гадал о смысле этого переплетения двух человеческих существ и долго не мог понять, почему ему так хочется иметь при себе эту несуществующую Жанну. Он злился на свою сестру Идуану за то, что она ничуточки не похожа на него внешне и по характеру. Обликом Идуана была в мать, а по натуре своей - в покойного отца, такая же бесшабашная и глуповатая, как несчастный Гуго.