Дрейфус... Ателье. Свободная зона

Грюмбер Жан-Клод

Зина (входит). Уже за работой! Дела идут…

Арнольд. Вот, Зина, прошу тебя, рассуди нас…

Мотл. Извини, это я прошу…

Зина. Ни тебя, ни его, никого я не стану судить… Я сама обвиняемая… Угадайте, от кого я получила письмо?

Мотл. От Мориса?

Зина. Да, и угадай, откуда?

Арнольд. Из Варшавы?

Зина. Да, откуда ты знаешь?

Арнольд. Он же сказал, что едет жить в Варшаву…

3ина. Я так разволновалась, все утро проплакала,

десять раз, наверное, уже прочитала и перечитала…

Мотл. Десять раз?

Зина. Подумай, он ведь мне написал…

Арнольд. Тебе лично?

Зина. Нет, нет, конечно, это письмо всем нам, но все-таки прислал он его мне, на мой адрес… Ох и плакала же я, ох и плакала…

Снова плачет.

Пауза.

Арнольд (взрывается). Так ты покажешь нам письмо, в конце концов, или же мы пойдем куда подальше?

Зина. Две секунды можешь подождать, нет? Сейчас!

Мотл. Дай ей дух перевести…

Арнольд. «Дух перевести»? Мы до завтрашнего утра будем слушать, как она его переводит, изливая нам заодно и душу! «Плакала, плакала…» Когда имеешь письмо, касающееся всех, то…

3ина. И это говоришь ты?

Арнольд. А кто бы еще мог это сказать?

Зина. Если бы Морис прислал письмо тебе, ты бы нас заставил заплатить, прежде чем прочел бы письмо!..

Арнольд. Я что, когда-нибудь кого-то заставлял платить за прочитанное письмо?

Зина. Ах, Бог мой, нет, конечно, никакого риска, что с тобой это произойдет, поскольку никто никогда тебе не напишет…

Арнольд. Это уж…

Зина. Что «это уж»…

Арнольд. Мне, может быть, больше пишут, чем тебе!..

3ина. И кто же они, те, которые «пишут»?..

Арнольд. Пишут те, кто пишет!.. Если ты решишься наконец прочесть свое письмо, я, возможно, соглашусь поделиться с вами некоторыми новостями, адресованными мне моими родными, которых вы, возможно, знаете…

Пауза.

Зина. Если у тебя есть новости от Мишеля и Мириам и при этом ты не разбудил меня рано утром, чтобы мне об этом сказать, клянусь…

Арнольд. Кто бы осмелился разбудить бедную старушку, которой так необходим сон? Только не я, я не злодей!

Мотл. Арнольд, ты и вправду получил известия?

Арнольд. Нет, вы подумайте, мне никогда никто не пишет.

3ина. У них все хорошо?

Арнольд. У кого?

Мотл. Так есть новости или нет?

Арнольд. Что происходит? Эти идиоты совершенно уже обалдели!.. Как только Зина прочтет письмо Мориса, я тотчас же прочту свое… Разве это не справедливое условие? Ты мне, я тебе!..

Зина. Так я и знала, началась торговля… Что я говорила?

Арнольд. Кто здесь торгуется? Кто в данный момент должен нам читать письмо, разве не ты?

3ина. У них все хорошо?

Арнольд. Сначала прочти свое?..

Зина. Мерзавец…

Читает письмо Мориса.

«Варшава, 3 мая 1931 года. Дорогие мои. Я много думал о вас и о том, что мы вместе

хотели сделать с „Дрейфусом“… Думаю, что по моей вине мы оказались на ложном пути… Человек сегодняшнего дня, будь он актером или пролетарием, не должен смотреть в прошлое, он должен обратиться к будущему, должен строить будущее… Здесь, в Варшаве, я работаю на большом заводе, я не живу больше в замкнутом еврейском мирке, чувствую себя человеком среди других людей, рабочим среди рабочих. Я имел счастье познакомиться о некоторыми членами польской коммунистической партии, многие из них — евреи, но это не имеет никакого значения ни для них, ни для тех, кто евреем не является, мы много говорили о самых разных вещах, в том числе и о вас, друзья мои, и они открыли мне глаза: чтобы победить антисемитизм, а также все другие формы дискриминации и угнетения, достаточно изменить нынешние общественные структуры. Когда капитализм будет побежден, коммунизм озарит мир и принесет освобождение всем людям, вот цель, вот поле для борьбы… Огромное, необъятное, немыслимое — скажете вы? Но если верно то, что Давид победил Голиафа, кто же сможет противостоять миллионам Давидов, братски сплоченных и борющихся вместе за построение завтрашнего мира? Как вы видите, я теперь далек от театра и от искусства вообще, но терпение: всему свое время…

Сегодня — время сражения, ни секунды моей жизни не должно принадлежать ничему другому вплоть до финальной победы…

Друзья мои, братья, товарищи, от этой победы зависит счастье, свобода и достоинство — наше и наших детей…

До свидания, до скорого свидания в другом мире, более справедливом, более прекрасном, в другой Польше, где все — евреи и христиане, — братски смешавшись, смогут жить и творить в мире на счастье всему человечеству.

Вот что я хотел сказать, и еще множество разностей, о которых вам, быть может, скажет кто-нибудь другой… Я хотел вам также сказать, что я вас всех люблю так сильно… Не даю вам адреса: у революционеров адреса не бывает, но наши сердца соединены навеки, даже если дорогам нашим не суждено больше скреститься… Прощайте, товарищи; делайте то, что можете, то, что вы считаете нужным делать, верю в вас, даже если Арнольд поставит „Тевье“ в энный раз, даже если это бесполезно, делайте как можно лучше, и однажды время театра возвратится…

Да здравствует пролетарская революция! Да здравствует польская коммунистическая партия! Да здравствует Советский Союз, а также, почему бы и нет, да здравствует еврейский народ, вечный и интернациональный!

Ваш навсегда,

Морис».

Пауза.

Мотл. Дашь мне почитать? Я не все понял…

3ина (плачет). Я то же самое, не все поняла, но все равно прослезилась…

Арнольд. Что тут можно не понять, что тут понимать? Он больше не хочет заниматься театром, вот и все… Кстати, он прав, если уж ты не рожден для театра, то лучше заниматься тем, что полегче, — революцией-шмеволюцией.

Зина. Замолкни, дурачок, ты не заслуживаешь того, чтобы слушать подобные письма…

Арнольд. Зина, ты не слишком любезна…

Зина. Арнольд, ты обещал: ты мне — я тебе…

Арнольд. У меня при себе нет письма…

Зина. Что?

Арнольд. Ноя его помню наизусть! Письмо моей дочери!.. Оно у меня здесь…

Стучит себя по лбу.

…и здесь…

Стучит себя в сердце.