Дропкат реальности, или магия блефа
Шрифт:
Клест при этих словах лишь плотнее сжал губы, но смолчал. Алияс нахмурился, но более ничем также не выказал своего недовольства.
Вассария, решив, что терять уже больше нечего, (пропади она пропадом, эта репутация, жизнь и свобода дороже), наклонилась, изображая приступ тошноты. Жених с отчимом и на этот ее выпад никак не среагировали, хотя гости уже начали со значением перешептываться и кивать друг другу, дескать, девица-то «с душком».
Девушка же доигрывала комедию до конца. Вот она побледнела, будто только сейчас осознавая, что все это значит. На лице ее отразились муки совести, закованной в рамки условностей и приличий. Узнай кто в этот момент, о чем думала Васса, весьма бы удивился.
На переднем же плане резкий контраст с посыльным составляло лицо Иласа. Каменно-заиндевелое, непробиваемое и надменное, и не угадаешь, о чем думает. «А ведь он наверняка, как и я, жалеет, что мышь не появилась раньше. Если бы бенефис пищухи состоялся на пять клинов ранее, может, и не было бы объявления о помолвках. Дамы бы повскакивали, попадали бы обморочными кеглями на паркет, началась суета, какие уж тут возвышенные речи. А под шумок можно было бы и скрыться, прихватив родовое колье и серьги, предоставленные Алияс-Гронтом на вечер, чтобы показать падчерицу в выгодном свете», – размышляла девушка.
Наконец лицедейка сочла паузу достаточно затянувшейся и, придав своему лицу как можно более трагическое выражение, произнесла:
– Отец, должна сознаться. Я беременна.
Наступившая тишина сделала бы честь любому фамильному склепу. Вассария могла бы поклясться, что слышит, как крутятся шестеренки в мозгах некоторых гостей, уже сочинявших подробности столь пикантного заявления. Тут до нее еще раз донесся шепот Эрдена, который склонился к уху другого мужчины:
– А вечер все интереснее и интереснее. Ради этого действительно стоило оторваться от квартальных отчетов.
Вассария коварно усмехнулась: «Ну, погоди, сейчас тебе будет не до веселья!» – и заговорила быстро, опережая отчима, уже готового разразиться обличительной тирадой.
– Я грешна перед Хогом и вами в том, что не рассказала сразу. С недавних пор я уже не графиня Бертран. Мой муж и отец ребенка Эрден дис Антер.
И в доказательство своих слов девушка достала из корсажа брачную подвеску, столь опрометчиво забытую уланом в таверне.
Эрден не чурался общения с женским полом, и к своим почти тридцати даже составил некую классификацию, согласно которой, кроме фьеррин легкого поведения, существовали еще и облегченного поведения – дамы полусвета. Любовницы были отнесены им к женщинам полутяжелого поведения, а жены – тяжелого, порой невыносимого поведения.
Последних двух категорий ему пока удавалось избегать, поэтому такой подлости судьбы мужчина не ожидал. Только он успел порадоваться успешно проведенной операции, оказавшейся в последний момент на вздох от срыва, как теперь это. Нет, конечно, от сомнительной радости брачных уз он отопрется. Не было ни венчания, ни записи в приходской книге, но слух будет летать долго. А светские сплетники из тех, что видят краем глаза, слышат краем уха и думают краем мозга, домыслят столько подробностей, что потом хоть полгода не вылезай из департамента.
«Мракобес подери, какая шустрая девица! И как быстро тогда смылась из таверны!» – невольно восхитился он. Эрден, конечно, вспомнил о родовой брачной подвеске, которую для убедительности
Граф Антер, посокрушавшись немного над безвозвратной, как он думал, потерей, плюнул в итоге. Женитьба светила ему еще не скоро, потому как Эрден полагал, что выбирать спутницу надо если не по любви, то хотя бы по взаимному уважению. Подходящей же фьеррины на эту роль пока еще и на горизонте не было. Да и не такая это большая проблема. Ну подарит он своей невесте не родовую подвеску, а новую брачную, сделанную ювелирами специально для нее.
Партии же, о которых зачастую сговариваются главы сиятельных родов, иногда такие выходят, что супруги без стилета и бутылька с универсальным антидотом вместе ужинать не садятся. Поэтому сговоренной жены Эрден себе не хотел ни под каким соусом. Сам выберет, не безусый юнец уже. С отцом у них по этому поводу и так давно уже была негласная договоренность.
Антер-старший, в свое время испытавший на себе все прелести договорного союза, такой участи сыну не желал, поэтому в его личные дела не вмешивался. Лишь однажды обронил: «Это твое дело, с кем проводить вечера и ночи, но если обесчестишь девицу знатного рода, и она от тебя понесет – женю». Эрден, памятуя о том разговоре, был в вопросе отцовства очень аккуратен, и проколов у него ни разу не случалось. Но он даже предположить не мог, что у фьерры Судьбы настолько специфическое чувство юмора.
С того приснопамятного разговора минуло уже больше тринадцати лет, и Эрден высоко взлетел по служебной лестнице. До отца ему еще было, конечно, далеко, но и с помощником главного дознавателя в свете приходилось считаться.
А за свою карьеру Эрден потоптался по больным мозолям многих сиятельных господ. И сейчас за его спиной зубоскалили. Впрочем, мужчине было не привыкать. Вот только некстати вспомнилось это отцовское напутствие.
Шаркающую кавалерийскую походку, выдававшую в ее обладателе человека военной закалки, дознаватель знал. Вот не зря же в голове крутилась фраза тринадцатилетней давности, сейчас она показалась молодому мужчине пророческой.
– Ну наконец-то! Дождался того славного мига, когда скажут, что я вскоре стану дедом! – Приятный баритон подходил невысокому, в годах мужчине так же, как корове парчовое седло. Создавалось ощущение, что для того, чтобы проникнуться величием и значимостью этого человека, его нужно только слушать. Но стоило открыть глаза, как сразу возникал диссонанс. Внешне обладатель столь чарующего слух баритона больше всего походил на отутюженного и начищенного воришку с шахинского рынка (если таковому при его прыткой и опасной работе удалось бы дожить до почтенных седин). Щуплый, точный и в то же время плавный в движениях, мужчина так быстро просочился сквозь толчею сплетников, что те просто не успели расступиться. А когда поняли, кто это, отскочили, посшибав сзади стоящих затылками.
«Надо срочно как-то исправлять ситуацию!» – галопирующая не хуже норовистого жеребца мысль пронеслась в сознании Эрдена. Он уже было сделал несколько шагов по направлению к вновь прибывшему мужчине, чтобы объясниться, потому как ситуация не нравилась ему все больше, но, проходя мимо тахты, где восседала его нежданная женушка, познал всю суть женского коварства. Острый каблук Вассы с силой вонзился ему в ступню, едва ли не пропоров ботинок. Девушка старалась, вкладывая всю душу и силу в этот почти не заметный со стороны маневр, и таки добилась желаемого. Эрден зашипел от боли, лишь воспитание и выдержка (благодаря которым герр назовет кошку кошкой, даже запнувшись об нее в темноте) не позволили дознавателю кратко, емко и матерно охарактеризовать свои впечатления от произошедшего.