Друд, или Человек в черном
Шрифт:
— Вид у вас преплачевный, если мне будет позволено заметить, — сказал Диккенсон.
— Пусть вас это не беспокоит. Верните мне мою собственность.
Диккенсон взглянул на пачку страниц в своих руках и состроил гримасу удивления.
— Вашу собственность, мистер Коллинз? Вы отлично знаете, что ни ваши сновидения о Черной Земле, ни данные записи не принадлежат вам.
— Принадлежат. И я хочу получить свою собственность обратно.
Я вынул из кармана пистолет Хэчери, упер в столешницу основание тяжелой ложи, или
Несносный юнец расхохотался. Я снова увидел, какие странные у него зубы: в Рождество 1865 года они были белыми и здоровыми. Интересно, они сгнили и раскрошились с тех пор или же сточены до таких вот острых пеньков?
— Это ваш почерк, мистер Коллинз?
Я заколебался. Друд встречался со Вторым Уилки год назад, в эту самую ночь. Друдов приспешник, сидящий передо мной, наверняка знает об этом.
— Отдайте рукопись, — сказал я. Теперь я держал палец на спусковом крючке.
— Вы намерены застрелить меня, коли я не отдам?
— Да.
— А зачем вам убивать меня, мистер Коллинз?
— Возможно, чтобы удостовериться, что вы не призрак, которым прикидываетесь, — тихо проговорил я.
Меня одолевала страшная усталость. Казалось, прошло уже много недель, а не каких-то двенадцать часов с момента, когда я последовал за Диккенсом, везущим своих гостей обедать на Кулингское кладбище.
— О, я начну истекать кровью, если вы в меня выстрелите, — сказал Диккенсон тем самым раздражающе счастливым тоном, что страшно бесил меня в Гэдсхилле давным-давно. — И умру, если вы попадете удачно.
— Попаду, — заверил я.
— Но зачем вам это надо, сэр? Вы же знаете, что эти бумаги являются собственностью Хозяина.
— Под Хозяином вы подразумеваете Друда.
— Кого же еще? Вне всякого сомнения, я уйду отсюда с рукописью — ваш пистолет, направленный мне в грудь с расстояния трех шагов, не так страшен, как малейшее неудовольствие Хозяина, находящегося на тысячекратном расстоянии отсюда, — но раз уж вы сейчас имеете надо мной легкое преимущество, я готов удовлетворить ваше любопытство, прежде чем удалиться.
— Где Друд? — осведомился я.
Диккенсон лишь рассмеялся в ответ. Вероятно, именно при виде его зубов у меня возник следующий вопрос.
— Вы ведь едите человечину по меньшей мере раз в месяц, мистер Диккенсон?
Он разом перестал смеяться и улыбаться.
— С чего вы взяли, сэр?
— Возможно, я знаю о вашем… Хозяине… и его рабах больше, чем вы полагаете.
— Возможно, — согласился Диккенсон. Он опустил голову, нахмурился и смотрел на меня исподлобья странным, нервирующим взглядом. — Но вам следует также знать, — добавил он, — что у Хозяина нет никаких рабов… только ученики и последователи, любящие его и добровольно служащие ему.
Теперь настал мой черед рассмеяться.
— Вы разговариваете с человеком, в чьем мозгу обитает один из скарабеев вашего проклятого Хозяина, Диккенсон. Я не могу представить худшей
— А наш с вами друг мистер Диккенс может, — сказал Диккенсон. — Вот почему он предпочел сотрудничать с Хозяином ради достижения общей цели.
— Что за вздор вы несете? — рявкнул я. — У Диккенса и Друда нет никаких общей целей.
Молодой человек — прежде почти по-младенчески круглолицый и розовощекий, а теперь тощий как смерть — помотал головой.
— Вы были в Нью-Корте, Блюгейт-Филдс и окрестных кварталах нынче вечером, мистер Коллинз, — тихо промолвил он.
«Откуда он знает, что я там был? — с легкой паникой подумал я. — Может, они поймали и замучили бедного сумасшедшего Барриса?»
— Мистер Диккенс понимает, что этому общественному злу пора положить конец, — продолжал Диккенсон.
— Общественному злу?
— Бедность, сэр, — не без горячности сказал Диккенсон. — Социальная несправедливость. Малолетние сироты, вынужденные жить на улице. Матери, ставшие… продажными девками… от безысходного отчаяния. Больные дети и женщины, которые никогда не получат лечения. Мужчины, которые никогда не найдут работу при общественном строе, где…
— Ох, избавьте меня от этой коммунистической болтовни, — сказал я. Вода капала с моей бороды на стол, но пистолет, зажатый в моих руках, ни чуть-чуть не подрагивал. — Диккенс почти всю жизнь был реформатором, но он не революционер.
— Вы ошибаетесь, сэр, — мягко произнес Диккенсон. — Он сотрудничает с Хозяином именно ради революции, которую Хозяин совершит сначала в Лондоне, а потом и во всем мире, где дети брошены умирать от голода. Мистер Диккенс поможет Хозяину установить Новый Строй — такой, где справедливость будет вершиться по отношению ко всем без изъятья, независимо от цвета кожи и уровня достатка.
Я снова рассмеялся, и снова от всей души.
Четырьмя годами ранее, осенью 1865 года, толпа черномазых ямайцев напала на здание суда в Морант-Бэй. По приказу английского губернатора острова, Эдварда Эйра, четыреста тридцать девять повстанцев были расстреляны или повешены, а еще шестьсот подвергнуты жестокой порке. Иные из самых наших ретивых либералов выразили возмущение мерами, принятыми губернатором Эйром, но в разговоре со мной Диккенс выразил предпочтение, чтобы возмездие и наказание были более суровыми.
«Я категорически против единения с черномазыми — или туземцами, или неграми, — заявил он тогда, — и считаю, что решительно недопустимо общаться с готтентотами так, словно они ровня чисто одетым джентльменам из Кэмберуэлла…»
Во время восстания сипаев в Индии, задолго до нашего с ним знакомства, Диккенс горячо поддержал британского генерала, который привязывал пленных мятежников к пушечным дулам и отправлял «домой» в виде кровавых ошметков. Гнев и презрение Диккенса в «Холодном доме» и дюжине других романов были направлены скорее на идиотов миссионеров, больше озабоченных положением темнокожих людей за пределами нашей страны, нежели проблемами добропорядочных англичан — белых мужчин, женщин и детей — здесь, на родине.