Друг и лейтенант Робина Гуда
Шрифт:
— Ты должен спасти моих сыновей, — вдова Хемлок в упор посмотрела на главаря разбойников, который не отрывал глаз от гусеницы, меряющей методичными шажками стержень его лука. — Это твоя вина, что их приговорили к смерти! Да разве раньше они осмелились бы поднять руку на королевского оленя?! Никогда! Они угодили в беду из-за тебя, йоркширец!
— Брось, твои парни сами виноваты, что влипли, — пожал плечами Вилл Статли. — Их прихватили у еще тепленького оленя — так чего же ты хочешь? Тот, кто суется в лес за олениной, должен быть попроворней, знаешь ли, да помнить, что брюхо любого стражника такое же
Вдова Хемлок резко повернулась к Виллу, и рыжеволосый крепыш попятился от шагнувшей к нему худощавой седой женщины.
— Это вы виноваты в том, что моих сыновей завтра казнят!! — прошипела вдова, уперев руки в бока, и все аутло, с которыми она встречалась взглядом, невольно отводили глаза. Перед кошкой, защищающих своих детенышей, часто пасует даже самый
храбрый пес. — Вы научили молодых дураков трубить в охотничьи рога! Вы подбили их стрелять королевскую дичь, как будто они — голубых кровей! Вы вопили, что норманы отбирают наше старинное право охотиться на тварей, которые принадлежат одному Господу Богу! И вот чем все это обернулось! Да разве мой муж позволил бы нашим оболтусам взять в руки лук?! Их лапы созданы для сохи, не для лука! Но Дерик давно мертв, а мои сыновья... — Вдова всхлипнула, но тут же сжала губы и сердито провела
тыльной стороной ладони по мокрому лицу. Мокрому как от слез, так и от капающей с листьев воды. — Моих сыновей завтра повесят. У городских ворот уже возвели помост с виселицами, и все ноттингемцы придут завтра смотреть на казнь!..
Робин Локсли щелчком сбил гусеницу на траву, Тук возвел очи горе и принялся перебирать четки. Хемлок впервые видела беспутного монаха за подобным занятием — наверняка он отобрал четки у какого-нибудь своего собрата, шедшего через Шервудский лес. Маленький Джон неловко передернул могучими плечами, Дик Бентли по-крысиному ощерил зубы, Дикон ссутулился и повернулся к женщине спиной. Кеннет Беспалый хмуро смотрел на верхушки вязов, то и дело, поглаживая искалеченную руку — она, должно быть, дьявольски ныла в такой знобящий день.
Все разбойники молчали. И их молчание походило на долгие предсмертные судороги висельника.
Надежда погасла в глазах вдовы, в них полыхнула ярость.
— Вы спасете моих мальчиков — всех троих! — резкий голос женщины заставил встрепенуться какую-то пичугу в листве. — Вы не позволите палачу затянуть веревки на их шеях!
Локсли наконец поднял голову и посмотрел вдове в глаза.
— Да ты в своем уме, добрая женщина? — казалось, йоркширец не знал, что делать — засмеяться, выругаться или просто повернуться и нырнуть в зеленый омут леса. — Ты хочешь, чтобы мы вошли в Ноттингем, перебили наемников Моллара, ворвались в тюрьму, перерезали стражу шерифа и освободили твоих парней? Разве ты видишь здесь армию вооруженных до зубов рыцарей? — он обвел рукой шестерых нахохлившихся рядом с ним людей, каждый из которых явно хотел бы сейчас очутиться в каком-нибудь другом месте. — А может, нам заодно взять Иерусалим? А на обратном пути освободить короля Ричарда из темницы?..
— Если бы король Ричард был сейчас в Англии, Локсли, — голос вдовы Хемлок стал похож на скрип расщепленного дерева в дурную ночь, — ты забился бы в самую глубокую нору в этом лесу! Но король скоро вернется, и тогда вам несдобровать! Да, ты достаточно повеселился, йоркширец! Если ты и твои голодранцы не спасете Тома, Билла и Вольфа, вы сами кончите в петле, клянусь могилой моего отца! Никто в нашей округе
Еще никогда дубы Шервуда не слышали таких испепеляющих проклятий, какими вдова увенчала свои угрозы. Недаром ее покойный муж, бочар Хемлок, слыл первым богохульником Руттерфорда!
— Попридержи язык, ты... — Вилл Статли шагнул было к изрыгающей брань женщине, но замер под останавливающим взглядом Локсли.
Вдова Хемлок напоследок плюнула под ноги главарю разбойничьей шайки и, не оглядываясь, зашагала прочь от Лисьего Яра.
Она и сама не знала, зачем сюда явилась. На что надеялась, чего ждала? Но... Все ее молитвы Пресвятой Деве, все попытки упросить настоятеля церкви Святой Марии заступиться за сыновей перед шерифом, все мольбы позволить обратиться в королевский лондонский суд — ничего не помогло. И ее последней надеждой оставался шервудский разбойник, который, по слухам, был так же изворотлив, как и удачлив, и так же бесстрашен, как милостив к беднякам...
Теперь вдова убедилась в бредовости слухов о его чудесной помощи бедным и отчаявшимся людям. И, плетясь, нога за ногу под мелкими брызгами, сыплющимися с деревьев, она чувствовала себя не только отчаявшейся, но и пустой, как разбитый кувшин. Как будто аутло Шервуда ограбили ее до нитки, отобрав то, что было куда ценней всех сокровищ Константинополя и Иерусалима. Но что именно у нее только что отняли в придачу к последней надежде — вдова бочара и сама не могла бы сказать.
Странно... Невероятно. Просто невозможно! Неужели что-то могло иметь чуть ли не меньшую цену, чем жизнь ее сыновей?
— Как эта баба сумела нас отыскать? — проворчал Вилл Статли, стряхивая брызги с капюшона. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Держу пари, запомнила тропинку, по которой Тук и ее сыновья притащили нам четыре бочонка эля в день праздника епископа
Голии. Говорил же я, не надо было брать ее с собой! Эти женщины всегда все примечают и ложатся потом на след не хуже натасканного алана[17]...
— Не поминай мое имя всуе, — проворчал Аллан-э-Дэйл, прикрывая плащом свою арфу.
Разбойники брели сквозь заросли стрелолиста между дубами, и это было все равно, что переходить вброд ручей, потому что кое-где мокрая трава поднималась выше колена.
Брат Тук чихнул, звучно высморкался в два пальца и не менее звучно произнес:
— Да, угрозы почтенной вдовы не менее забористы, чем ее эль. К тому же — увы! — то были вовсе не пустые угрозы!
— Испугался визга спятившей старой чертовки? — обернулся к фриару Статли. — Боишься, что она и впрямь спустит на нас всех деревенских собак?
— Думаю, именно так она и поступит. Flamma fumo est proxima, где дым, там и огонь, братия мои!
— Провались ты в тартарары со своей латынью! — огрызнулся Дик Бентли. Четыре дня дождей не укротили ехидного характера бывшего вора, напротив, сделали его еще более ядовитым. — В такую собачью погоду самое время слушать латинскую заумь! Может, пропоешь еще парочку псалмов, если совсем перетрусил? Хха! А я знаю, чего ты боишься! Боишься, что не видать тебе больше эля вдовы Хемлок, лучшего пойла во всей округе!