Друг и лейтенант Робина Гуда
Шрифт:
Поудобнее перехватив шест, уголком глаза присматривая за рыцарским мечом, я шагнул вперед, чтобы сбить спесь с зазнавшейся парочки... Как вдруг понял, что из моего лексикона улетучились все подходящие вступления, кроме затрепанного до дыр «кошелек или жизнь». Черт, мне и раньше случалось проваливаться в словесный вакуум, причем часто в самый неподходящий момент — скажем, во время экзамена, — но еще никогда это не приключалось со мной так некстати! Из вихря крутящихся в голове беспорядочных фраз внезапно судорожно вырвалось «поможите, пожалуйста, мы сами не местные» — я едва успел удержать знакомый мотивчик на кончике языка... И, глядя прямо в глаза Катарине, громко выдал по-русски:
— Гоп-стоп!
— ...гоп-стоп, ты много на себя взяла, — уже вполголоса машинально продолжил я — и порадовался, что меня вдруг повело на родной язык. Пусть лучше эти двое услышат от меня бессмысленную абракадабру, чем такую несусветную чушь!
Я и всадники молча взирали друг на друга до тех пор, пока за моей спиной не прозвучал медово-вкрадчивый голос:
— Добрые люди, не откажите в помощи бедному страннику, только что вернувшемуся из тяжких скитаний по чужбине!
Уловив заминку, на сцену выступил мастер грабительских увертюр и с места в карьер пустился в одну из своих вдохновенных импровизаций.
— Beati pauperes spiritu, — горестно проговорил Локсли, возникая рядом со мной. — Блаженны нищие духом, как говорит мой почтенный духовный наставник...
Из-за дерева, где прятался Тук, донеслось сдавленное хихиканье.
— ...но нищета тела достойна не меньшего сожаления, чем нищета духа, не правда ли, люди добрые?
Облаченный в истрепанные лохмотья бедолага представлял собой одно сплошное смирение — ни дать ни взять виньетка к житиям святых...
Но Катарину не обманули слова лжепилигрима, а может, она просто была не из тех, кто подает нищим.
— Твое тело сейчас отправится в канаву, гнусный пес! — воскликнула она, трогая с места коня. — Убирайся с дороги, подо...
Но рыцарь поднял руку, и, к моему огромному удивлению, девушка не только послушно натянула поводья, но и замолчала. А норман проговорил спокойно и серьезно:
— Увы, мне нечем поделиться с тобой, путник. Я сам недавно вернулся с чужбины, и мой кошелек так же пуст, как и твой.
Я на всякий случай слегка передвинулся вправо, чтобы уйти с линии прицела Вилла Статли, но рыцарь так и не сделал попытки коснуться рукояти меча. Некоторое время он и Робин Гуд оценивающе смотрели друг на друга, потом Робин с улыбкой кивнул.
— Да, кошелек мой пуст, поэтому я, как птица, питаюсь от лесных щедрот. И раз ты тоже пребываешь в стесненных средствах, доблестный рыцарь, не разделишь ли со мной скромную трапезу? Не побрезгуйте моим гостеприимством и вы также, прекрасная госпожа!
— Да тебе делить трапезу с твоими вшами, бродяга, а не с... — взвизгнула прекрасная госпожа — но снова умолкла, повинуясь повелительному жесту рыцаря.
Почему Катарина так беспрекословно слушается этого типа, я понял только тогда, когда норман сдержанно ответил:
— Благодарю тебя за приглашение, добрый человек. Я и моя дочь с удовольствием разделим с тобой обед.
Глава тринадцатая
Ни пенса денег не нашлось,
Гость вправду был бедняк,
И Робин Гуд его спросил:
«Но, рыцарь, как же так?»
«Ах, Робин Гуд, перед тобой
Несчастный Ричард Ли.
Вот-вот лишусь я навсегда
И крова, и земли.
Знай, если долг монастырю
Я ныне не верну,
То все имущество аббат
Возьмет в свою казну».
МАЛЕНЬКОЕ ДЕЯНИЕ РОБИНА ГУДА
Все было почти как в старые добрые времена.
Ярко горел костер, в который в честь прибытия гостей подкинули
Бочонок в наше отсутствие притащили на поляну три сына вдовы Хемлок, оставалось только надеяться, что обалдуи не навели на нас стражу и что у них хватит сообразительности больше не попасться в руки шерифу, отсидевшись у дальних родичей в Ланкашире.
— За вдову Хемлок и ее процветание! — Тук отпил из кубка и вытер рот рукавом.
— Где твои манеры, братец? — укорил Робин, перетягивая свои ужасные лохмотья широким охотничьим ремнем. — Сперва молитва, а уж потом — возлияние, забыл?
— И сперва, и потом, и вновь! — бодро заявил Тук. — Для возлияний всегда подходящее время!
Монах подкрепил свое мнение очередным вагантским шедевром:
— Не пугает нас кончина, — Есть покуда зернь и вина. — Бросим кости на удачу, — Чтобы стать вином богаче: — Выпьем раз за тех, кто узник, — Два — за тех, кто нам союзник, — Три, четыре — за крещеных, — Пять — за девок совращенных, — Шесть — за праведных покойников — Семь — за всех лесных разбойников[20]...Услышав про совращенных девок, Катарина бросила на фриара убийственный взгляд, а строчка про лесных разбойников заставила меня быстро посмотреть на Ричарда Ли.
С момента нашей встречи на дороге рыцарь сохранял индейскую невозмутимость, но я готов был дать на отсечение любую часть своего тела, что он прекрасно понимает, с кем свела его судьба. И все-таки Ли не только держал себя в руках, но и обуздывал порывы негодования своей аристократической дочурки. Интересно, в каком возрасте он ее породил? Для папаши такого взрослого чада он выглядел довольно молодым, я бы не дал ему больше тридцати пяти лет...
Нарезая свежий хлеб — еще одно подношение благодарной вдовы, — я напрасно старался подметить в светловолосом, дочерна загорелом нормане сходство с Катариной. Наверное, девчонка пошла в мать, как характером, так и внешностью. Даже скупые, выверенные жесты Ричарда Ли представляли собой полную противоположность резким движениям Катарины, а светло-серые глаза рыцаря отличались от ярко-синих глаз его дочери так же, как спокойное северное озеро отличается от бурного южного моря.
Катарина походила замашками скорее на своего сокола — только сними клобучок, и закогтит кого угодно! Но присутствие отца надевало на нее невидимый должик, и девушка изо всех сил пыталась сдерживаться, делая вид, что она одна на этой поляне и во всем лесу. Плохо же ей это удавалось! Парни, посмеиваясь, то и дело кивали на нашу гостью, с царственным негодованием восседающую на покрытом оленьей шкурой бревне, а потом комически возводили глаза к небу.