Друг и лейтенант Робина Гуда
Шрифт:
Робин потребовал у него вторую кружку, сунул ее мне, наскоро проглотил несколько кусков со стола и отправился забавляться с молодежью, веселящейся на лужайке под изукрашенным разноцветными лоскутками деревом. Так же поступили все остальные стрелки: вместе с деревенскими парнями они самозабвенно играли в «молодых ланей», гоняясь за визжащими девушками, пытались забраться на майский шест, участвовали в схватках на дубинках или отплясывали под верещание флейт и рожков.
Я вообще-то думал, что разбойникам полагается вести себя посолиднее... Быть более сдержанными, более
Здешние дети резвились так же самозабвенно, как взрослые, мамаши сбивались с ног, пытаясь одновременно присматривать за флиртующими дочками и заботиться об угощении. Скоро за столами остались сидеть только пожилые мужчины, снисходительно взирающие на забавы молодежи... И я.
Со мной никто не заговаривал, я тоже не знал, о чем говорить с руттерфордскими крестьянами. Несколько раз я собирался встать и присоединиться к веселью у майского дерева, но продолжал сидеть, прихлебывая кислый эль, надеясь, что он хоть на время примирит меня с абсурдностью ситуации. Это пойло оказалось гораздо крепче, чем я решил было после первого глотка.
Сокмены и вилланы Руттерфорда, умершие за восемь столетий до моего рождения, тоже усердно прикладывались к утешительной влаге — их донимали свои заботы. Они боялись, как бы шериф не прознал о гостеприимстве, оказанном их деревней Робину Гуду, но в то же время не могли отказать в угощении гостям, заплатившим за еду щедрее короля. И что сталось бы с Руттерфордом, если бы Робин не помог в том году с погайдовым сбором? Мир еще не видывал таких странных аутло, как Локсли и его стрелки...
Возле майского дерева уже пару раз вспыхивали драки — конечно же, из-за девушек. Местным красоткам нравились лесные парни, а это, само собой, выводило из себя местных молодцев. Банальная история, обычная для любого века.
На меня девицы поглядывали только издалека. Я снова оказался вне круга. Не из Менсфилда и не из Хетерсейджа, странный тип в странной одежде, которого можно пожалеть, но от которого лучше держаться подальше...
Допив последние капли эля, я мрачно уставился в пустую кружку и пробормотал:
— О нет, не ходи домой в одиночку, никто не знает, как одинока дорога...
— Хей, Джон! — Робин Локсли возник, откуда ни возьмись с двумя кружками в руках, поставил одну из них передо мной и шлепнулся рядом на скамью.
Я с благодарностью принял подношение и сделал большой глоток.
Все-таки трудно было полностью врубиться в то, что я общаюсь с самим Робином Гудом. В этом типе не было ничего необыкновенного. Парень как парень, среднего роста, на пару лет помладше меня, из тех шустрых субъектов, у которых никогда не бывает проблем с жестами и словами. Я знаю ночные клубы, где на него далеко не каждый бы оглянулся, даже явись он туда в своей теперешней одежде. В Питере есть местечки, где полным-полно куда более странных личностей, цель жизни которых — заставить на себя оглядываться.
Уперевшись локтями в стол, положив ногу на ногу, Робин Гуд болтал о том, что Хромой Тим делает отличные наконечники
Флейты и рожки вдруг истерически взвизгнули, многие люди примолкли и уставились на что-то за моей спиной.
Я оглянулся.
Под высокими буками застыли два всадника. Верней, всадник и всадница. Впереди — рыжая девушка в красном платье, соперничающем яркостью с ее волосами; она пылала на фоне темных деревьев, как факел. Ее буланый жеребец рыл землю могучим копытом, на руке она держала пестрого сокола. Чуть позади нее на вороном коне восседал широкоплечий тип в кольчуге, в длинном плаще, в шлеме, из-под которого спускалась на плечи кольчужная сетка; его экипировку довершал арбалет у седла.
И мужчина, и девушка сидели в седлах совершенно неподвижно, опустив поводья коней.
Флейты тем временем очухались, рожки поспешили их догнать, на лужайке возобновилась пляска... Девушка, не шевелясь, смотрела на танцующих; ветер трепал полу ее огненного платья, ерошил гриву коня и перья сокола.
Меня привел в чувство крепкий тычок под ребро.
— Не глазей так на эту девицу, не то хватят судороги! — посоветовал Робин. По его голосу было ясно, что он порядком выпил.
— Кто она такая?
Главарь разбойников со стуком поставил кружку на стол и вытер рот кулаком.
— Ведьма.
— А? — я посмотрел на него, стараясь понять, шутит он или говорит всерьез.
Локсли развернулся на скамье и прислонился спиной к столу, разглядывая рыжеволосую всадницу. Непохоже было, чтобы он боялся судорог... Не похоже было, чтобы он вообще чего-нибудь боялся.
— Это дочка Ричарда Ли, того, который в запрошлом году отправился с королем в Палестину.
— А почему она ведьма?
— Не знаешь, что ли, — ведьм узнают по взгляду! — Робин фыркнул, наклонив голову к плечу. — И кто из обычных девиц стал бы жить в одиночку, управляя отцовским феодом? Когда умерли ее мать и дядя, все ждали, что она уедет к родственникам в Йорк. Так нет, она осталась в замке и, говорят, много раз прогоняла тех, кто навязывался ей в опекуны или в женихи. А потом пришла весть, что Ричард Ли попал в плен к сарацинам...
— Вот уж правда, дочка Ли — чистая ведьма! — кивнул крестьянин, сидевший слева от Локсли. В отличие от лесного стрелка он поглядывал на рыжеволосую девушку с опаской, через плечо. — Иначе откуда бы она взяла деньги, чтобы послать выкуп за отца? То она едва наскребала с отцовского манора столько, чтобы не ходить в обносках, а тут вдруг разом выложила четыре сотни золотых!
— Ей ссудил золото Йоркский аббат Герфорд, — резко ответил Локсли. — А он не стал бы давать деньги прислужнице сатаны. Лучше не болтай языком зря, Уилфред!