Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме
Шрифт:
Лиз прошла контроль, а я все продолжал следить за ней издалека. Затем с комком в горле пустился в обратный путь. Когда я сидел в машине по пути в Рим, мне пришла в голову мысль послушать «One More Day» [112] в исполнении группы «Diamond Rio» только для того, чтобы посвятить ее Лиз, хотя ее и не было со мной. Я хотел сказать ей, чтобы она осталась еще на один день, уверенный в том, что посредством неизвестно какого телепатического канала это сообщение придет к ней. Но, включив стереопроигрыватель, я сообразил, что там был установлен другой диск: хорошо знакомый аккорд ударил меня будто кулаком в живот, опередив на несколько секунд очень высокий
112
«Еще один день» (англ.).
Я разразился самым настоящим плачем. Слезы текли у меня по лицу, затуманивая дорогу.
«Ты можешь проводить все свое время, зарабатывая деньги, ты можешь проводить все свое время, занимаясь любовью, но когда завтра все это разлетится как дым, останешься ли ты все еще моей?»
«Take It to the Limit» кончилась, я прослушал ее еще раз с начала и пел во весь голос, заливаясь слезами. И я слушал ее вновь и вновь в последующие дни, каждый раз, когда вспоминал Лиз.
Рождество было практически у ворот, сопровождаемое песней «White Flag» Дайдо, в которой по странному совпадению припев кончался словом «сдаваться», и именно на исходе сочельника я вдруг осознал, что ни разу не проинформировал Патрика о своей дружбе с Лиз. Я сообщил ему о первой встрече, о том, что мы понравились друг другу, но мне так и не представилась возможность сказать ему хоть одно слово о том особом сродстве, которое связало нас.
Итак, я отправил ему сообщение по электронной почте, в котором поблагодарил друга за то, что судьба в его лице ниспослала мне Лиз. У меня создалось такое впечатление, что он, подобно фокуснику, извлек из магического цилиндра настоящую подругу: я и представить себе не мог, что буду испытывать подобное сожаление из-за ее отъезда. Я также поделился с ним моими опасениями, что больше не увижу ее.
Ответ Пэта заставил меня подскочить на стуле: «Лука, а не возникло ли между тобой и Лиз нечто большее?»
19. «You've got a friend» [113]
– Что??? Пэт, ты что, совсем сдурел? – это был первый ответ, который пришел мне в голову.
Однако мой друг был прав. Я страшился думать об этом, но настал момент задать вопрос самому себе:
– Лука, а ты не влюбился?
Тем не менее ответ был тем же самым, что я дал Пэту:
– Нет. Мои отношения с Лиз – всего лишь прекрасная дружба, окрашенная особым оттенком. Она явилась совершенно неожиданно. И потом, ты знаешь, Пэт, я ем, пью, болтаю всякую ерунду, но в душе я – романтик с итальянским сердцем, и мне жаль, что моя гостья уехала. Еще раз спасибо тебе за то, что ты подарил мне Лиз.
113
«У тебя есть друг» (англ.).
– Я рад всему этому, – услышал я в ответ от своего друга. – Нам с Шейлой было бы жаль Джулиану, но должен признаться, что написанные тобой слова сильно смахивали на бред влюбленного.
Но теперь мне было известно точно:
– Нет, я не влюбился. А может быть, и так. Но это другая разновидность любви.
Казалось неуместным допускать, что любовь может иметь множество разновидностей. Моей величайшей любовью была Джулиана. Но разве не является любовью то, что родители испытывают к своим детям? Или близкие отношения с дорогим твоему сердцу другом? Или то,
В этом смысле я любил ее. Я всегда знал, что дружба, зародившаяся в детстве, обладает особой сущностью, и трудно ставить ее на тот же самый уровень с дружбой, которая завязывается во взрослом возрасте, как бы прекрасна и значима она ни казалась. Но с Лиз случилось нечто уникальное: она действительно перевернула все во мне. Хватило немногих месяцев, чтобы создать ощущение, будто она всегда была частью моей жизни, именно такой, какой бывают немногие истинные друзья детства. В этом смысле Пэт, возможно, прав, это что-то большее, более прекрасное, хотя и отличное от того, что я испытывал к Джулиане. И если кто-то хочет назвать это любовью, ну и ладно, пусть это будет любовь. Иная разновидность любви.
В последующие месяцы мои опасения потерять Лиз окончательно отступили: я начал периодически получать из Индии ее письма с новостями, рассказами, ее фотографиями верхом на слоне или в процессе медитации.
Я пребывал в состоянии необыкновенного счастья. И все благодаря Лиз. В век Интернета она вновь взялась за перо. И во мне проснулись этот забытый интерес и вкус к получению писем, приятные волнения в ожидании их, хотя у меня и не было обратного адреса. Так что я должен был дожидаться, когда Лиз переберется на Бали, обзаведется персональным компьютером, и я смогу излить ей свою родственную душу, сообщить, что я получил все, что она послала мне, и рад узнать, что она стала еще счастливее. И конечно же, сказать ей, как мне недостает ее.
И я был еще более обрадован, когда Лиз написала мне с Бали, что вновь влюбилась: она познакомилась с Фелипе.
Когда она поведала мне о нем, о его природном обаянии и благородстве, растаяли мои последние страхи, что моя приятельница может вновь страдать из-за мужчины. Итак, с этого момента их любовь приобрела в моем лице одного из самых страстных болельщиков.
Вернувшись домой, Лиз продолжала писать мне письма из Соединенных Штатов. До того дня, в феврале 2005 года. Который я никогда не забуду, так как мне пришла бандероль.
Я открыл ее и потерял дар речи. «Элизабет Гилберт „Есть, молиться, любить“ – предварительная непроверенная верстка – не для продажи».
Ах, Бог ты мой! Сигнальный экземпляр ее книги! Она как-то говорила мне, что хотела бы рассказать о своих странствиях, но теперь, держа в руках ее творение, я с трудом верил, что все это происходит наяву. И сюрпризы на этом не кончились. Я тотчас же засел за чтение. В книге излагалась вся история. Я не мог оторваться и чуть было не упал в обморок, когда в одном месте прочел два слова: «Лука Спагетти». Черт возьми! Это обо мне! Лиз написала в своей книге обо мне! Мама родная! И что же теперь делать? Да ничего, продолжай читать, лопух!
Я возобновил чтение и продолжал натыкаться на эти слова: «Лука Спагетти». Каждый раз я подпрыгивал, и мне требовалось несколько секунд, прежде чем до меня доходило: «Но… это же я!» Как же ты вознесся, дурень, ведь это именно ты!
Лука Спагетти попал в книгу. Откровенно говоря, я не знал, чего больше хочу: того ли, чтобы ни один экземпляр этой книги не был продан, или чтобы она пользовалась бешеным успехом. Во втором случае, однако же, она действительно стала бы отмщением Спагетти! Освобождением, избавлением от тяжкого бремени моей фамилии. И тем не менее оказалось чрезвычайно странно читать там о себе. В моем сознании просто не укладывалось: это действительно я; несомненно, я присутствовал там, но при чтении испытывал странное ощущение, как будто разглядывал себя со стороны. Перелистывая страницы, я вновь переживал свои римские месяцы с Лиз, и это было столь же прекрасно, сколь и необычно.