Друг никогда не умирает
Шрифт:
– А ежели, что… – Старик с опасливым недоумением смотрит на меня, – тогда как?
– Второй пилот на постоянном контроле. А чтобы занять командирское кресло, мне потребуется одна секунда.
– Ну ладно, раз так, а то ведь, не дрова возите…
Рукопись моей новой повести вычитывает Олег, он теперь старший редактор, растет не только в творческом плане, но и в производственном. Одним из первых Димов приобрел и освоил компьютер, экранная заставка: «Ну что, Олежка, поработаем?», постоянно светится на экране. Незыблемому правилу нашего Старика: «Ни дня без
Как-то раз застаю его за редакторским столом. Работает, не поднимая головы. Пиджак и галстук канули в Лету, теперь Олег одевается проще и функциональнее. Вот и сейчас на нем серый свитер с вытканными оленями на груди, наверняка приобрел его именно из-за них. Север, во всем – Север, даже в облачении…
– Ну и как? – киваю я на разложенные вокруг страницы с моим машинописным текстом.
– Садись и полистай, а я пока чай греться поставлю да разомнусь малость, задница уже просто онемела.
Перебираю рукопись, и вдруг обнаруживаю, что многие листы перечеркнуты красной пастой крест-накрест, абзацы на других обведены той же авторучкой, «вожжи» от них ведут в другие абзацы и стрелками указывают на то место, где им, по мнению редактора, надлежит быть.
– Олег Афанасьевич, что всё это значит? – я возмущен до глубины души димовским произволом, но стараюсь не показать этого. – По какому праву ты разукрасил мое сочинение, будто тульский пряник?
– По праву редактора и, если хочешь, товарища по перу… – Олег невозмутимо разливает по чашкам свежезаваренный дымящийся чай. – Тебе сколько сахара положить: ложку, две, три?
– Сахар – белый враг российского писателя, предпочитаю обходиться без него! – злобно ёрничаю я. – Ты лучше объясни: за каким хреном повычеркивал чуть ли не половину пятой главы?
– А за таким, дружище, что глава эта – слаба и, более того, вторична!
– Это еще как – вторична?!
– Да вот сам посмотри, – Димов отодвигает чашку, неторопливо ворошит рукопись, находит то, что ему нужно и кладет передо мной несколько страниц. – Вчитайся и ответь: разная или одинаковая смысловая нагрузка прописана здесь? Только честно, без дураков!
Я пробегаю глазами по тексту, сравниваю зачеркнутое Димовым и им же нетронутое. Олег спокойно дышит за моим плечом:
– Ну, что можете сказать, дорогой товарищ? – в голосе редактора прослушивается лёгонькое ехидство. – Одно и то же поле засеямши дважды! Так?
– Нет, на так! Я сделал такой дубль сознательно, чтобы нагрузить ситуацию. Похожий прием часто использовал Алексей Толстой. Так что не надо, дорогуша, передергивать, справочники по теории литературы я тоже иногда почитываю…
Мы долго и основательно спорим, каждый отстаивая свою правоту. Я постепенно накаляюсь и почти готов поругаться. Димов корректно, но безуспешно пытается урезонить меня своими доводами и, наконец, сдается:
– Ладно, будем считать, что ты меня убедил. Но вот здесь-то возражать, надеюсь, не станешь: одно и то же предложение на девяносто седьмой странице, точно
– Х-м, действительно… Как это я не заметил? Жевание жёванного получилось…
– Вот и я про то же толкую! Согласен, нет? – Димов победно смотрит на меня.
– Согласен, – удрученно киваю я. – Ты не обижайся, что наехал на тебя, Олег.
– Мне обижаться не положено, это моя работа. За качество выпущенной книги как ты понимаешь, отвечает не только автор, но и тот, кто ее редактировал. Литературного брака я допустить не имею права, на то и поставлен. А что касается того, что «не заметил», так это и немудрено: повестуха ведь в полетах сочинялась, так?
– Так! Жаль, что для московского графомана такого как ты редактора не нашлось…
– Конечно, жаль, – иронично усмехается Олег. – Снести за ночь бугор вечной мерзлоты я бы ему уж никак не позволил! Ну, ты давай читай дальше, только не забудь «включить» своего внутреннего редактора, а я еще раз чаёк подогрею. Этот-то уж замерз, поди…
Я бросил взгляд на стоявшие рядом чашки, обе они были не тронутыми.
– Заодно и перекусим, жена мне тут чего-то завернула… – шурша бумагой, Олег раскрывает сверток. – А то ведь: «Солнце спряталось за ели, время спать, а мы не ели!»
Наш обед состоит из бутербродов с докторской колбасой, печенья и каких-то дешевеньких конфет-леденцов. Это обычный рацион Олега, в еде он неприхотлив и малоразборчив. Приумолкнув на время, не спеша жуем, запивая горячим чайком. Мне всегда нравится наблюдать за тем, как ест Димов – без жадности, с милой моему сердцу деревенской учтивостью. Основательно и как-то даже по-домашнему, высится он за своим рабочим столом, заваленным бесчисленными рукописями, справочниками, блокнотами и прочим литературным антуражем. И если мое рабочее место, мой мир, это компактная, рационально-тесная пилотская кабина, усеянная сотнями самых разнообразных приборов, рукояток, рычагов, датчиков, тумблеров и переключателей, то мир Димова – этот неуютный, давно не ремонтированный, какой-то несуразно-длинный и узкий кабинет.
– Олег, а вот что для тебя есть – литература? – я отставляю пустую чашку и отодвигаюсь от стола, чтобы поудобнее вытянуть ноги. Димов какое-то время молчит, тщательно вытирает салфеткой губы и пальцы, затем философски скрещивает на груди руки:
– Литература, это форма и смысл моей жизни, если хочешь… Понятие «литература» я трактую значительно шире общепринятого. Моя главная задача быть не только приличным писателем, но и серьезным редактором. Я просто обязан, бороться за качество выпускаемых книг. Ведь что такое наша современная жизнь? Это, в основном, тупая радость биологического прозябания, вместо высокой духовности. Раскультуривание и расчеловечивание нации идет сейчас семимильными шагами и этому весьма способствуют низкопробные, дрянные, убогие книжицы-поделки, заполонившие все книготорги России. Именно поэтому я призвал сам себя по мере сил противостоять этому гибельному процессу.