Друг от друга
Шрифт:
– Да, правильно.
– Все военные преступления, совершенные нашими старыми друзьями и начальниками, расследуются в настоящее время союзниками. Хотя идут разговоры, что в будущем этим займется наша Генеральная прокуратура. Однако сейчас лучше всего танцевать от Центрального регистрационного бюро военных преступников и подозреваемых; правда, их так называемые реестры – их около сорока – широкой публике недоступны. Фактически расследования лежат на юридических службах армии, они занимаются всеми преступлениями, совершенными в войну. И есть еще ЦРУ. У них имеется некий Центральный регистрационный офис. Но ни ЦРУ, ни юридические службы армии, боюсь, не допустят к документам частное лицо. Есть еще
– Нет, спасибо, – отозвался я, – я предпочитаю держаться от Берлина подальше. Из-за русских. Мне пришлось уехать из Вены, чтобы удрать от полковника русской разведки, который положил на меня глаз, стараясь завербовать в МВД, или как там еще называется теперь советская секретная полиция.
– Так и называется, МВД. Ну, если не желаешь ехать в Берлин, есть еще Красный Крест. У них имеется международная служба поиска. Но это для перемещенных лиц. Возможно, там известно что-то. А есть еще еврейские организации. «Бриха», например. Она начиналась как организация для тайной переброски беглецов, но с момента учреждения Государства Израиль они активизировались в охоте за «старыми товарищами». Похоже, они не очень-то доверяют немцам или союзникам в таких операциях. И не могу сказать, что виню их. Да, и еще один парень в Линце… Этот ведет собственную охоту на нацистов на частные пожертвования от американцев. Зовут его Симон Визенталь.
– Не думаю, – покачал я головой, – что стану беспокоить какие-то еврейские организации. С моим-то прошлым? Нет уж.
– Что ж, разумно, – заметил Корш. – Мне тоже с трудом представляется, чтобы какой-то еврей рвался помогать человеку, служившему в СС. – И рассмеялся нелепости такого предположения.
– Так что обращусь-ка я к союзникам.
– Слушай, а ты уверен, что Львов в Польше? Думаю, ты обнаружишь, что раньше он действительно принадлежал Польше, но теперь входит в состав Украины. Специально, чтоб осложнить для тебя дело.
– А ты не согласишься мне помочь? – спросил я. – Ты работаешь в американской газете, у тебя же должен быть какой-то доступ к янки. Не мог бы ты разузнать хоть что-то?
– Наверное… – протянул Корш. – Ладно, попробую.
Я написал имя Фридриха Варцока на листке, а под ним название трудового лагеря в Лемберг-Яновска. Сложив листок, Корш сунул его в карман.
– А что случилось с Эмилем Бекером? – спросил он. – Помнишь его?
– Его янки повесили в Вене два года назад.
– За военные преступления?
– Да нет. Но вообще-то если бы покопались, так непременно нашли бы свидетельства военных преступлений.
Корш покачал головой:
– У всех нас, если приглядеться, найдутся грязные пятна на физиономии.
Я пожал плечами. Спрашивать Корша, чем он занимался в войну, я не стал. Я знал только, что войну он закончил криминал-инспектором в РСХА, что означало – он был как-то связан с гестапо. Но не было смысла портить приятный ланч расспросами о таком прошлом. Он тоже не выказал любопытства по поводу моих военных подвигов.
– Так за что же тогда его повесили? – спросил он.
– За убийство американского офицера. Слышал, Эмиль по уши увяз в спекуляциях на черном рынке.
– Вот в это я охотно верю. Про черный рынок. – Корш поднял бокал с вином. – Ну ладно, все равно выпьем за него.
– Да, – поднял и я бокал, – за Эмиля, бедолагу и прохвоста. – Я выпил до дна и спросил: – А как это такой коп, как ты, вдруг переделался в журналиста?
– Из Берлина я улизнул перед самой блокадой, – начал Фридрих. – Получил подсказочку от одного Ивана, он был мне обязан. И прикатил сюда. Мне предложили работу корреспондента в отделе уголовной хроники.
Я кивнул. Кто я такой, чтобы спорить с тем, чего хотят все?
12
Я поехал на запад от Мюнхена, в средневековый городок Ландсберг. Городская ратуша, баварские готические ворота и знаменитая крепость делали городок историческим местом. В войну он почти не пострадал. Бомбардировщики союзников обходили Ландсберг далеко стороной: тут находились тысячи иностранных рабочих и евреев, заключенных в тридцати одном концлагере в окрестностях города. После войны эти самые лагеря американцы использовали для поселения в них перемещенных лиц. Самый большой из них еще сохранился; там обитало больше тысячи евреев – перемещенных лиц. Хотя Ландсберг был гораздо меньше, чем Мюнхен и Нюрнберг, нацистская партия считала его одним из трех наиболее важных городов в Германии. До войны он был местом паломничества немецкой молодежи. Не из-за архитектуры или по религиозным мотивам – если только не считать нацизм религией, – а потому что люди стремились взглянуть на тюремную камеру в Ландсберге, где Адольф Гитлер отсидел почти год после неудавшегося «пивного путча» в 1923-м и написал там «Майн кампф». Судя по всем сведениям, отбывал срок Гитлер в ландсбергской тюрьме с большим комфортом. Построенная в 1910-м внутри стен средневековой крепости, тюрьма была одной из самых современных в Германии, и с Гитлером обращались скорее как с почетным гостем, а не как с опасным революционером. Начальство предоставило ему возможность встречаться с друзьями и писать книгу. Если б не его заключение в Ландсберге, то, пожалуй, мир никогда бы и не услышал о Гитлере.
В 1946 году американцы переименовали ландсбергскую тюрьму в Тюрьму номер один для военных преступников, и после Шпандау в Берлине она стала самым крупным карательным заведением в Германии: тут сидело больше тысячи военных преступников, которых судили в Дахау, около ста после Нюрнбергского процесса и около десяти после процессов над японскими военнопленными в Шанхае. Больше двухсот военных преступников были повешены в Тюрьме номер один, и многие похоронены неподалеку, на кладбище часовни Шпоттинген.
Попасть в Ландсберг, чтобы увидеться с Фрицем Гебауэром, было нелегко. Пришлось позвонить Эриху Кауфману, поунижаться и покланяться, чтобы уговорить его связаться с юристами Гебауэра и убедить их, что мне можно доверять.
– О, думаю, мы можем на вас, герр Гюнтер, положиться, – сказал Кауфман. – Вы очень хорошо поработали для барона фон Штарнберга.
– За то малое, что я сделал, мне заплатили, – ответил я. – И очень щедро.
– Но ведь и удовлетворение хорошо сделанная работа приносит тоже, верно?
– Ну, до некоторой степени, – согласился я. – Но эта принесла немного. Не столько, как работа над вашим делом.
– Это вы про ненадежность свидетельств рядового Иванова? А я думал, так как вы сами бывший эсэсовец, то рьяно возьметесь освобождать «старых товарищей» из тюрьмы.
Именно этой реплики я и ждал.
– Это верно, – я решил тоже прочитать ему лекцию, – в СС я служил. Но это не означает, что я не заинтересован в правосудии, герр доктор. Люди, которые убивали женщин и детей, заслуживают тюрьмы. Люди должны знать: дурные поступки наказываются. Вот такое у меня представление о новой здоровой Германии.