Друг от друга
Шрифт:
– Я служил в Десятой бронетанковой дивизии СС «Фрундсберг».
– Как это, черт подери, врач оказался в танке? – удивился я.
– Если честно, я решил, что в танке будет безопаснее. Собственно, так и получилось. Мы были на Украине с сорок третьего до июня сорок четвертого. Потом нас перебросили во Францию. Затем Арнем, Берлин и Шпремберг. Мне повезло – удалось сдаться в плен янки. – Он пожал плечами. – Я не жалею, что вступил в СС. Те эсэсовцы, которые выжили, останутся мне друзьями до конца моей жизни. И я сделаю все для них. Все, что угодно.
О моей службе в СС Хенкель меня не расспрашивал. Он соображал, что к чему. Про такое человек говорит сам или молчит. Мне никогда
– Признаться, – сказал доктор, – вы окажете мне огромную услугу, если поедете в Мёнх. Так называется мой дом в Зонненбихле. Там сейчас гостит один мой друг – вы бы составили ему компанию. Он с самого конца войны в инвалидной коляске, у него тяжелая депрессия. А вы поможете ему взбодриться. Знаете, вам обоим общение пойдет на пользу. В доме живет медсестра, и еще одна женщина приходит готовить. Вам там будет комфортно.
– Этот ваш друг…
– Эрик.
– Он из «старых товарищей», верно?
– Он служил в Девятой бронетанковой дивизии СС, – подтвердил Хенкель. – «Хохенштауфен». И тоже был в Арнеме. Его танк подбил английский бронебойный снаряд в сентябре сорок четвертого. – Хенкель примолк. – Но он не нацист, если вас это беспокоит. Мы не были членами партии.
Я улыбнулся:
– Не знаю, стоит ли упоминать, но я тоже в партии не состоял. Однако позвольте вам дать бесплатный совет. Никогда не сообщайте людям, что не состояли в партии. Они решат, что вам есть что скрывать. Меня прямо-таки поражает, куда подевались все нацисты. Наверное, их всех переловили Иваны.
– Никогда об этом не задумывался.
– А я просто притворюсь, что не слышал вас. Чтобы потом не слишком разочаровываться, когда ваш друг окажется Гебхардом, умным братом Гиммлера. Ему, как вы помните, в отличие от Генриха и Эрнста, не пришлось в сорок пятом глотать цианистый калий.
– Он вам понравится, – заверил Хенкель.
– Конечно. Будем посиживать у камина и петь друг другу перед сном «Хорст Вессель». Я буду читать ему главы из «Майн кампф», а он – услаждать мой слух статьями доктора Геббельса. Как вам такая картинка?
– Похоже, я ошибся, – помрачнел Хенкель. – Забудьте, что я приглашал вас, Гюнтер. Я передумал. Вряд ли вы будете ему полезны. Вы даже более ожесточены, чем он.
– Снимите ногу с тормоза танка, док, – остановил я его. – Я поеду. Где угодно будет лучше, чем здесь. Если останусь тут, скоро мне потребуется слуховой аппарат.
19
Одна медсестра в госпитале была родом из Берлина. Звали ее Надин. Мы с ней отлично ладили. Жила она в Берлине на Гюнтцель-штрассе в Вилмерсдорфе, очень близко от Траутенау-штрассе, где когда-то жил я, – почти соседи. Раньше она работала в госпитале «Чарити»; там летом 1945-го ее изнасиловали двадцать два человека – Иваны. После чего она утратила всякую любовь к этому городу и переехала в Мюнхен. У нее было тонкое, аристократическое лицо, длинная шейка, прямые плечи и красивые ноги. Всегда уравновешенная, спокойная; по какой-то причине я ей приглянулся. Надин и отвезла записку маленькому Фэксону Штуберу, знакомому таксисту, с просьбой навестить меня в госпитале.
– Господи, Гюнтер! – воскликнул таксист. – Видок у тебя, как у протухшей квашеной капусты.
– Сам знаю. Потому мне и приходится лежать в госпитале. Что поделаешь? Случается и такое, человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь.
– Согласен всей душой. Потому-то и пришел.
Не устраивая суматохи, я отправил его в кладовку, где висела моя одежда
– Найдешь?
– Красненьких «леди»? Да это мои самые любимые девочки.
– Их десять. И все они твои.
– Людей я не убиваю, – заторопился он.
– Видел я, как ты водишь машину, так что это всего лишь вопрос времени, дружище.
Я рассказал ему, что мне требуется. Фэксону пришлось сесть поближе, чтобы слышать, потому что временами голос у меня становился совсем слабым, похожим на кваканье уже проглоченной лягушки.
– Короче, – подвел он итог, – я выкатываю тебя отсюда, везу, куда требуется, и привожу обратно в госпиталь. Правильно?
– Устроим все во время посещений, и никто даже не заметит, что я отлучался. К тому же мы наденем комбинезоны строителей. Свой я натяну прямо поверх пижамы. Строители в этом городе – невидимки… В чем дело? – насторожился я. – Что это у тебя с лицом?
– Сомнения у меня. Потому что, Гюнтер, я новорожденных котят видал покрепче тебя. Ты и до стоянки не доберешься.
– Об этом я позаботился. – Я показал ему пузырек с жидкостью, который прятал под матрасом. – Это первитин. Я его стянул у врачей.
– И ты надеешься, он поставит тебя на ноги?
– Достаточно надолго, чтобы я успел сделать то, что задумал. В войну им угощали пилотов люфтваффе, когда у тех совсем кончались силы. И они летали даже без самолетов.
– Ладно, – буркнул Штубер, убирая красненьких «леди». – Но если ты хлопнешься в обморок или кувыркнешься на дороге, не жди – работать носильщиком я не стану. Больной ты там или нет, Гюнтер, но мужик ты здоровущий, поднять тебя и штангисту Йозефу Мангеру было б не под силу. Даже если бы от этого зависела та золотая олимпийская медаль, которую он получил в тридцать шестом. И еще. Как я слыхал, эта красная микстура развязывает человеку язык. Так вот, я ничего не желаю знать, понятно? Какие там у тебя секретные замыслы – не мое дело. И как только ты мне болтанешь чего, я вправе отказаться от нашей сделки. Ясно?
– Поллитровка «Отто» не бывает яснее, – заверил я.
– С этим порядок, – ухмыльнулся Штубер, – я не забыл. – И, вытащив пол-литра «Фюрст Бисмарка» из кармана, сунул мне под подушку. – Только не пей слишком много. Ячменный шнапс и эта твоя «бычья кровь», пожалуй, не больно-то поладят друг с дружкой. Я вовсе не желаю, чтоб ты блевал в моем такси.
– Насчет меня, Фэксон, не волнуйся.
– Да я не за тебя, я за себя переживаю – убирать-то мне. Это только кажется, что насчет тебя…
– Понимаю, понимаю. Психологи даже название придумали для такого случая – гештальт [15] .
15
Гештальт – форма, конфигурация (нем.). Представители гештальтпсихологии объясняли целостность восприятия человеком действительности наличием в его сознании сформировавшихся образов – гештальтов.
– Ну в этом, Гюнтер, ты больше меня кумекаешь. Ты тут такого нагородил, что, по-моему, тебе голову проверить не мешает.
– Всем нам не помешает, Фэксон, дружище. Всем. Слыхал про коллективную вину? Ты такой же плохой, как Йозеф Геббельс, а я – как Рейнхард Гейдрих.
– Рейнхард – кто?
Я улыбнулся. Гейдрих, шеф политической полиции Германии, протектор Богемии и Моравии, конечно, уже больше семи лет как мертв – убит участниками Сопротивления. Но все-таки немного удивительно, что Штубер даже и не слышал про него. Может, таксист моложе, чем я считал.