Другая другая Россия
Шрифт:
— Из моего бессознательного. Спрашивая, ты уже знаешь ответ — ты просто пытаешься отыскать в себе то, что уже знал. В каждом есть что-то такое… как в песне «Пинк Флойд» Shine on you Crazy Diamond. И этот «сумасшедший алмаз» внутри тебя… Я не знаю, откуда он взялся. Он — это энергия и информация. Спросите себя: «Живая ли планета?» Ответ: «Да». Вы слышите его, вы чувствуете?
— Я вот спрашиваю: «От кого мы произошли — от обезьян или от Адама и Евы?» Ответа нет. Мой сумасшедший алмаз молчит.
— А вы спросите себя спокойно
— А что говорит по этому поводу ваш собственный алмаз?
— Что мы все же произошли от приматов.
— Почему в своих книгах вы так легко рассуждаете о смерти?
— Я просто понял, что следующий виток эволюции произойдет, когда мы перестанем бояться смерти. Сейчас мы боимся, нервничаем, беспокоимся и поэтому агрессивны. Когда мы были обезьянами, эволюции было легче… Старость и смерть — всего лишь естественное развитие жизни. После зимы придет весна. Когда ты связан со всем, что окружает тебя, то обязательно продолжишь в чем-то жить.
— В чем?
— Да в чем угодно. Твоя душа — она всегда жива, даже если тело перестало существовать.
— Вы на ходу сочиняете какую-то новую религию.
— Это не истина, не религия, это всего лишь способ мышления.
— Вы так легко рассуждаете о смерти потому, что в свои почти в пятьдесят очень молодо выглядите.
— А я вам объясню, почему я так выгляжу, — скромно говорит Вербер. — Это потому, что я выполняю свое предназначение. Я пишу книги, как пчела собирает мед. Я нашел свое место. Когда ты на своем месте, все вокруг тебя становится на свои места. Вся Вселенная подсказывает тебе, чем ты должен заниматься. И если ты послушаешься, она подхватит тебя, словно река, и понесет в правильном направлении. Даже если бы я оказался на необитаемом острове, один, без издателя и читателей, я бы все равно писал. Когда-нибудь кто-нибудь все равно отыскал бы мои книги — мою память, мою энергию, мои новые идеи. Я не жду, что мир станет счастливым, это пока невозможно, но… хотя бы чуточку не таким жестоким.
— Вы думаете, что, если будете писать истории со счастливым концом, они сбудутся?
— У меня все концы счастливые.
— Разве? А как же ваши Саманта и Рауль — последние представители человечества, которых огромные инопланетяне заперли в стеклянной клетке?
— Там счастливый конец, они ведь занимаются любовью.
— Но когда родится их ребенок, инопланетяне спустят его в унитаз.
— Они говорят, что их ребенок сам найдет решение. Каждое поколение вынуждено находить свое решение.
— Окажись вы в клетке, нашли бы способ для спасения своего ребенка?
— Я позволил бы своему ребенку самому найти спасение.
— Вы нашли бы спасение, будь вы этим ребенком?
— Я бы разобрался в ситуации, получил максимум информации и попытался бы сломать систему.
— То есть выход есть всегда?
— Да. Но по разной цене.
— Думаю, у «газелей» его не было.
—
— Если бы вы предстали перед высшей силой и…
— Перед Богом?
— …допустим, и он бы сказал: «Бернар, я собираюсь уничтожить человечество. Люди охотятся друг на друга, постоянно воюют, разрушают планету. Назови хоть одно качество людей, за которое я мог бы их пощадить».
— Воображение. Если его нет, то ты продолжаешь делать то, что делал твой отец, и не задаешь вопросов.
— Может, твой отец шил ботинки, а ты смастерил «калашникова».
— Воображение в смысле созидания.
— Воображение, а не кротость?
— А что такое кротость?
— Ну, «Блаженны кроткие…»
— Кротость не поможет нам в подъеме по спирали. А для человека с воображением естественно уважать все вокруг, — говорит Вербер, сам не подозревая, какую кротость он все это время проявлял в разговоре со мной.
— Вы верите в то, что однажды человечество может быть уничтожено?
— Опасность есть. История человечества как дерево. — Он растопыривает пальцы. — У дерева много ветвей: это пути. Какие-то верные, какие-то нет. Но мы — хорошее поколение. Мы будем выбирать верные пути. Подождите…
Вербер вскакивает, выбегает и быстро возвращается в бархатном пиджаке с широкими плечами, из которого беспомощно торчит его лысая голова. Пиджак еще больше увеличивает его сходство с муравьем.
— Представим, что вы муравей, — говорю я, и Вербер кротко кивает. — Кто вы: рабочий, солдат, самец?
— Мое тело — тело рабочего. Но дух мой связан с единым мозгом других.
— А самцом вы быть не хотите?
— Он живет всего несколько дней, до брачного полета.
— Но полет прекрасен! А рабочий живет дольше, но никогда не летает.
— В этом полете нет сознания. Немного удовольствия во время секса, и ты умираешь. Один раз — для меня это слишком мало.
— Тогда будьте солдатом.
— Это неинтересно. Солдат как лейкоцит. Нет воображения, одна автоматика. А быть человеком — это фантастика. Ты можешь делать все — писать книгу, например. Она останется после меня.
— А дети?
— Они когда-нибудь умрут.
— Но и у них будут дети.
— Это не одно и то же. Книгу прочтут через тысячу лет, там сохранится моя энергия. А дети у меня могут быть глупыми. Дети смертны, хорошие книги — нет. Для меня важно как можно дольше протянуться во времени и расстоянии.
Мы встаем из-за стола, и на его стеклянной поверхности остается множество отпечатков пальцев. Они похожи на дорожки, проложенные муравьями. Когда-то в квартире Вербера был муравейник. Потом это стало неудобно, и он сменил его на кошку.