Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

Шепелев Алексей А.

В конце концов, решили, что имеет смысл разделиться на две группы. Йеми надлежало по-прежнему разыгрывать роль благородного лагата, путешествующего с тайной миссией, Балис и Олус должны были выступать в качестве его слуг-телохранителей. Мирон ожидал бурных возмущений благородного сета, вызванных понижением статуса, но тот воспринял свою роль как должное. Позднее кагманец объяснил генералу, что в древних традициях Моры граница между аристократом и простым морритом неширока, и переступить её вниз унизительным не считалось. Другое дело, что по мере укрепления империи знать стала об этом забывать,

и современные сеты и лагаты смотрели на неблагородных соплеменников, как на низшие существа. Но Олусу Колине Планку, можно сказать, сам Иссон велел держаться древних правил и обычаев.

Мирону же предстояло сыграть роль мастера-винодела из Торопии, решившего перебраться в далёкую Толу, дабы укрыться от гнева влиятельного жупана. Анна-Селена и Женька становились его детьми, Наромарт и Рия — слугами, ну а Сашка — мальчишкой-подмастерьем, последовавшим за хозяином с целью овладения мастерством. Такое распределение ролей предложил сам Мирон, чем немало удивил и порадовал Женьку, привыкшему, что казачонку отдают перед ним первенство всегда и во всём. Сашка, разумеется, никаких претензий не высказал: парнишка ещё у Шкуро усвоил одну простую истину: по-настоящему ценится не высокое положение, а умение делать дело. Хочет мальчик из будущего покомандовать — пусть попробует. Поглядим, как у него это получится.

Гораздо больше подростка беспокоил вопрос, каков из генерала винодел. Волновался по этому поводу и Балис, но Нижниченко был твёрдо уверен в своих способностях.

— Во-первых, не забывайте, где я родился и вырос. В Севастополе, в Крыму. Виноградники в Массандре, чтобы вы знали, князь Голицын начал разводить в тысяча восемьсот двадцать шестом году.

— При Государе Императоре Николае Павловиче, — вслух подумал Сашка.

— При нём самом. И виноград у нас в Севастополе рос чуть ли не в каждом дворе, и все делали домашнее вино, при Советской Власти.

Гаяускас хмыкнув, вспомнив, как отец воздавал должное такому вину во время отдыха в Крыму. Не напивался, конечно, меру Валдис Ирмантасович знал твёрдо. Но ровно до этой самой меры и нагружался. Да и сам Балис в годы службы крымское вино активно употреблял, как магазинное, так и купленное у местных жителей. Прав Мирон — винным промыслом на южном берегу Крыма занимались почти в каждой семье.

— Кроме того, как раз на начало моей службы пришлось выполнение постановления ЦК КПСС "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма".

Балис снова хмыкнул. Из всех инициатив Горбачёва эта была, пожалуй, наиболее идиотской. Не глупой, а именно идиотской. Вырубали виноградники, а народ травился самогонкой. В магазинах не продавали водку до трёх часов дня, что привело к совершенно невообразимой спекуляции. По меркам середины восьмидесятых, конечно, невообразимой. В начале девяностых, когда перекупали направо и налево всё и вся, водочная торговля предыдущих лет казалась невинной шалостью, но в своё время Балиса буквально шокировала названная таксистом ночная цена бутылки. Двадцать пять рублей. Рядовому солдату в то время в месяц полагалось меньше червонца. Было огромное желание взять продавца за шиворот, да хорошенько тряхнуть, но ведь и он купил водку явно не по госцене…

Всего этого Гаяускас, конечно, не сказал, а только поинтересовался:

— Это-то

здесь при чём?

— Да при том, — пояснил Нижниченко, — что разного рода самогонных аппаратов я насмотрелся во время рейдов столько, что могу работать экскурсоводом в соответствующем музее.

Теперь хмыкнул уже Сашка. О музеях он что-то когда-то слышал, об экскурсоводах ничего и никогда, но общий смысл фразы был понятен и вызывал улыбку. В станице самогон гнали, почитай, в каждой хате — обычное дело. Что ж за казаки, если не умеют пива сварить, да водки нагнать? А если свадьба или какой другой праздник? В казёнке угощение брать, так быстро без последних штанов останешься.

Но чтобы таким делом господа генералы интересовались… Хотя, генералами же не рождаются… Додумать мысль мальчишка не успел: слова Балиса вернули его к реальности.

— Сказать ладно. Но там же ещё и делать что-то нужно будет. А погода в этой Толе явно не крымская.

По мере того, как корабль уходил на север, становилось всё прохладнее. Впрочем, ежедневным купаниям на канате это пока не мешало.

— Нужно будет — значит сделаю. У нас в разведке тоже бывают задачи, — усмехнулся Мирон. — Мы с Йеми уже всё просчитали. Перегонки тут не знают, во всяком случае, ему перегонные аппараты ни разу не попадались, а поколесил он немало.

— Я в курсе.

— Вот. Соберу аппарат, а там одно из двух. Либо джин буду гнать, благо можжевельник в этих краях растёт в больших количествах, либо ром, тростника в Толу тоже закупают навалом.

— Погоди, какой тебе ром? — опешил Гаяускас. — Его же в бочках выдерживают по несколько лет.

Нижниченко улыбнулся.

— Вот видишь: разбираешься в теме, мягко говоря, слабовато, а специалиста пробуешь учить. Ох, вот начну тебе давать уроки подводного плавания.

Друзья рассмеялись. Глядя на них, рассмеялся и Сашка. А потом Мирон объяснил:

— Ром на самом деле бывает очень разный. Сначала, правда, любой ром готовится одинаково: стебли сахарного тростника нарезают на мелкие куски, отжимают из них сок и тщательно процеживают.

— Звучит заманчиво. Ты уверен, что в окрестностях города растёт сахарный тростник?

— Я расспрашивал Йеми. Уверен, что он там не растёт. Но, ещё раз говорю, привозят его в Толу довольно много: выгоднее, чем закупать готовый сахар. Так что с сырьём проблем не будет. Дальше, сироп этот можно обрабатывать двумя способами. Местные сахароделы его просто варят, пока не образуются кристаллы сахара, а потом на центрифугах отделяют сахар от остатков сиропа — патоки.

— На каких таких… центрофигах? — не удержался Сашка. Мирон, не ожидавший столь оригинального вопроса, чуть не согнулся от смеха.

— Не центрофигах, а центрифугах, — невозмутимо пояснил Балис. — Что-то вроде большой кадушки, которая может вращаться с большой скоростью. По законам физики более тяжелая часть смеси оседает на стенках, более лёгкая — собирается в центре.

— А, такую машину я на маслобойне видел…

Гаяускас промолчал: о производстве масла он имел самое отдалённое представление, а с центрифугой столкнулся в поликлинике, когда Рита короткое время подрабатывала лаборанткой, помогая врачам проводить биохимические анализы крови.