Другая история войн. От палок до бомбард
Шрифт:
Прочтите отрывок из латинское стихотворения Элия Лампридия Цервина и попробуйте определить, когда написано сие произведение; здесь говорится о сложностях избрания посла в Скифию:
В Скифские ныне края посол направляется вами.Должен достойным он быть гордых палат королей,Должен дары королю возвеличить от мирной Каменой, —Станет дороже вдвойне дар от напевов ее.Речью украшено лестной, пристойней становится злато,Если добавишь хвалу, ценность его возрастет.Если ж унизил дары ты своей неразумною речью,Вот и погибли они из-за твоей простоты.Необходимо, чтоб князь очарован был роскошью дара,Не призирает притом он и духовных даров.Нет, духовнымиКогда же написано это произведение, если традиционная хронология относит исчезновение Скифии на III век? Откроем наш маленький секрет: Элий Лампридий Цервин, он же Илия Л. Цриевич, жил в 1463–1520 году. А его латинских стишок носит предвыборный характер, и называется «По поводу избрания сенатом посла к польскому королю»! Кстати, послом Цервина так и не избрали.
Комментатор — не иначе, скрытый враг скалигеровской хронологии, — пишет по поводу упомянутой здесь Скифии: «В XVI в. поляки называли свою страну Сарматией (по Птолемею). Геродот же именовал ее Европейской Скифией». Дальше идет собственно комментарий: «Церциты — народ азиатской Скифии, живший близ Азовского моря, отождествлявшийся с черкесами или татарами. Это название распространялось и на украинских казаков». Здесь времена и народы смешались окончательно. Скифский король Польши, помимо турок стрелоносных, для развлечения гоняет по углам «сильных церцитов», которые — то ли жители Скифии I–III веков, то ли татары XIII века, то ли современные воинственному королю черкесы. Которые, к собственному удивлению, могут оказаться адыгами, карачаевцами, а то и вовсе чеченцами. Или украинскими казаками.
Культура повернулась вспять?! Да, но только в представлениях историков скалигеровской школы. Если отбросить их фантазии и выстроить хронологию, соответствующую законам эволюции, никаких провалов культуры и «возрождений» не будет.
Но пока традиционная история торжествует, мы в I веке до н. э. мы видим такой же, как и в XV-м, «возврат культуры» к прошлым достижениям. В это время открыты и изданы эзотерические сочинения Аристотеля; на рубеже эр александриец Энесидем провозгласил возрождение древнего скептицизма, в философии Эпиктета и Марка Аврелия очевиден поворот от позднейших эклектических форм стоицизма к более ранним, вплоть до кинизма. Однако различить истинных «древних» от «новых древних» практически невозможно. М. Гаспаров сообщает, что в риторике:
«…отдельные виртуозы достигали такого совершенства, что их
И это тоже не более, как мнение современных историков, делающих выводы на основании неверной хронологии. Ничто иное, а только скалигеровские зигзаги и петли, вывязанные из годов и веков, заставляют ученых находить повторы и выдумывать теории, вроде теорий аттикизма или азианизма.
Литературоведы говорят об искусственном возрождении в Греции I века н. э. диалекта 600-летней давности; это и есть аттикизм. Может ли кто-нибудь из историков внятно объяснить, зачем, да и как практически это можно было сделать? Возможно ли вообще такое насилие над языком? И ведь все это мы уже видели в III–II веках до н. э.; тоже обращались «к старине». А в дальнейшем — через столетия — эти древнегреческие «перемены» прямо влияют на литераторов эпохи Возрождения и Барокко, которые опять возвращаются к давным-давно пройденному, забытому, возрожденному и снова забытому!
Представьте, что вы посадили на огороде морковку. Выросла морковка большая-пребольшая, а потом… возвратилась к состоянию семечка! Ну, хорошо, морковка разумом не обладает и не может знать, что состояние семечка куда как лучше достигнутого ею высокого уровня развития, когда она уже сама может плодоносить. Вы огородник, и желаете ее съесть, и вам тоже, собственно, деградация корнеплода ни к чему. Но предположим, что вы, обладая разумом, из каких-нибудь соображений желаете возвратить ее в прежнее состояние. Получится у вас это, или нет? Нет, ибо против законов эволюции не попрешь. А если нет, то каким же чудом культура в ходе столь же естественной эволюции, как и рост растений, может сделать что-то подобное, да еще и многократно, и — обращаем ваше сугубое внимание — только и единственно в случае с греко-римской литературой, наукой, историей?
Мы приводили сообщение из «Истории всемирной литературы», что в античности (как и при ее возрождении) вдруг вспыхнул интерес к истории. Оказывается, и в том, и в другом случае этот интерес сопровождается литературным бумом. Об этом — М. Грабарь-Пассек:
«Появляется целая отрасль истории — наука о „древностях“, то есть не о событиях, а о памятниках, учреждениях, обычаях, преданиях прошлого… К ним примыкали многочисленные сочинения… которые стояли на стыке истории, географии и этнографии — одними из первых здесь были „История“ вавилонянина Бероса и „Египетская хроника“ египтянина Манефона, написанные по-гречески в начале III в.»
Что же из себя представляют писания Бероса и Манефона, в которых время считается сотнями тысячелетий? Мы можем понять это, рассматривая их появление в общем контексте линий веков, к которым они принадлежат. Это линии № 7–9. В веках этих линий и в античности, и в эпоху Возрождения расцветает жанр утопий, а также и прочих сомнительных произведений о выдуманных событиях. В Европе и арабском мире появляются многочисленные описания далеких земель, выполненные в виде путевых заметок.
«Существенное значение для последующего развития… средневековой литературы имели… псевдоисторические описания идеального общественного устройства (Ямбул, Евгемер)», — пишет В. Ярхо о создателях утопий «античного» периода. Для сравнения, на этих же линиях веков пишут свои романы-утопии Томас Мор и Томмазо Кампанелла. Это один и тот же пласт псевдоисторических жанров. И к нему же относится еще одно сомнительное произведение: «Исправление хронологии» Иосифа Скалигера!
Его схема мировой истории в виде строго закономерного циклического процесса грешила многими противоречиями. Как только она стала известной, так сразу вызвала многочисленные недоумения у просвещенных людей. Он «чистил» схему в деталях, убирая проблемные места, но не смел менять ее полностью, хотя его реконструкция лишь частично отвечала тем представлениям, которые он хотел в нее вложить. Он предполагал, что в законченном виде история всего мира не будет соответствовать ни одной «локальной» истории, известной его читателям, включая священную. В настоящее время принято считать, — пишет Э. Графтон, — что он боролся с предрассудками, придавая древней истории тот вид, какой она в конечном счете приняла.
Но дело, видимо, в другом. Он защищал языческую (масонскую) историографию, которая могла быть вовсе отвергнута христианской церковью — и католиками, и протестантами, — если бы не нашлось решения, как примирить одно с другим. Опираясь на Бероса и Манефона, он создавал твердое основание гуманистической концепции, включавшей язычество как «универсальную» религию, предшествующую христианству и хотя бы только поэтому имеющую право на существование. Его современников из числа «язычников» устраивало, что их антихристианизм получил свое место в истории, а христиан — что язычество встроено в его историю не одновременно с христианством, а раньше. Естественно, Скалигер не выставлял напоказ недостатки, которые уродовали Библию, и не обсуждал их даже с интеллектуалами его времени, помня о судьбе несчастного Джордано Бруно.