Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Шрифт:
Счастье продолжалось всё лето. Осенью журналисту пришло от Михала письмо, начинающееся словами:
«Без привета. Он вернулся в Жешов. Не мог тут найти работы… Это официальный повод. Я знаю, что там кто-то есть. Но знаю, что я пережил нечто небывалое. И ни о чем не жалею. Я люблю его по-прежнему. Получил от него письмо с припиской: «Напиши, как можно скорее», но без обратного адреса… Слеза плывет у меня по щеке, ты увидишь ее: она оставляет светло-голубое пятно размазанных чернил. Хорошо, что я никогда больше его не увижу… И ничего больше уже не требую».
Но два года спустя получил его фото в каком-то журнальчике. И через два
А вот письмо Жени С. в российскую газету «Двое» о его связи с Володей.
«Мы с ним росли неподалеку друг от друга, дружили. Он всегда был сильным и решительным. А я все годы — полная противоположность. Как-то получилось, что Володя всегда меня оберегал, относился как к более слабому. Я привык к этому с детства. И ничего странного в этом не находил. С годами его чувство превратилось в нежность, а потом в любовь.
… В тот день мы были у него дома. Нам было по 20 лет, каждый учился в своем институте, и жизнь казалась нам безоблачной. Но меня всегда мучило, что я не такой, как все. Мне не хватало решительности, мужественности, твердого голоса. Я глубоко страдал из-за этого. И в тот день, почему-то, заговорив об этом с Володей, неожиданно для самого себя я… расплакался. Володя стал меня успокаивать… обнял меня и прижал к себе. И прошептал на ухо:
— Зато ты очень красивый. Я же не плачу от того, что ты красив, а я нет…
Я посмотрел ему в глаза. Со стороны это, наверное, выглядело странно. Мы стояли обнявшись. Володино лицо было над моим. И в этот миг что-то кольнуло в сердце. Будто прозвенел звонок.
Володя наклонил голову ко мне и… поцеловал. Я был ошеломлен. Его губы были прижаты к моим губам. Меня трясло, как от электрического тока. Я пытался вырваться. Но Володя будто обезумел.
— Женя, Женечка, я люблю тебя. Ты слышишь? Я люблю тебя и боюсь сказать, понимаешь, люблю, как девушку, по-настоящему».
Женя пишет, что почувствовал себя женщиной и что даже у него появились телесные признаки этого. Что перестали расти волосы на лице. Вероятно, это иллюзия, но она показательна для его психологии. Два месяца он избегал Володи, но тот подкараулил его в подъезде и сказал:
— … Я знаю — ты боишься моей любви. Я ее тоже боюсь. Но ничего поделать с собой не могу…
Мы с Володей оказались на диване. Он меня обнимал, целовал то нежно, то больно. Мне совсем не стыдно было перед ним раздеваться….. Мы стали любовниками, и это произошло так естественно, что ни я, ни Володя не почувствовали неловкости. Мы, наверное, давно хотели этого. До самого утра мы не сомкнули глаз, разговаривая, строя планы на будущее. Володя, обнимая меня, был то нежен, то груб со мной, но эта грубость была такой сладкой…
…Мы уже четыре года вместе. Живем как муж и жена. Об этом знают семь человек, и никто еще ни разу не усмехнулся, не запачкал ненужными словами нашу с Володей любовь….. У нас одна проблема: хотим усыновить ребенка, мы оба очень этого хотим. Но как это сделать?»
Автор письма всё знает:
«Таких, как мы, люди считают развратниками, и даже призывают убивать. Мне это просто непонятно. Я бы мог понять эти призывы, если бы они относились к насильниками, растлителям малолеток. Но если мы с Володей стали мужем и женой по своему желанию, верны друг другу, не оскорбляем так называемую общественную нравственность — кому какое дело, кто мы и что мы?»
Письмо это передал в газету журналист Р. А.Кенгерли с таким послесловием:
«Я
В книге о гомосексуальной любви и ее преследовании в американской армии военного времени (Berube 1990: 209) рассказан по документам эпизод из следствия по гомосексуальной связи двух офицеров в Райт Филд, штат Огайо. Свидетель, старший лейтенант, говорил, что они неразлучны, радуются при виде друг друга, помогают друг другу во всем, и в этом он видит доказательства их гомосексуальности. Каждого из этой пары спрашивали по отдельности о том, сколько раз они совершали «совокупление в рот» или «мастурбацию рукой». Оба отвергли этот подход. «Полковник, — сказал один из них, — здесь есть нечто большее, чем просто секс… Это общение. Это то же самое, что муж находит в жене, насколько я могу судить». А второй добавил: «Пусть для кого-то это звучит забавно, но я люблю его».
В 1930 г. английский офицер Монтэгю Гловер, герой Первой мировой войны, которому тогда было чуть больше тридцати, встретил необразованного 17-летнего рабочего парня идеального сложения, Рейфа Холла, и они стали жить одной семьей. Непрестанно Монтэгю фотографировал Рейфа. Когда во время Второй мировой Рейфа призвали в армию, он писал Монти сотни страстных писем. «Милый, ты не представляешь, как мне тебя не хватает… Каждую ночь я целую твое фото, так что ты всё-таки со мною в кровати. Но лучше бы это был ты сам». Они соединились снова после войны. Монтэгю умер на девятом десятке в 1983 г., Рейф пережил его на 4 года. Их многочисленные фото и письма изданы в 1992 г. родственниками, посчитавшими, что эта безоблачная любовь, преодолевшая классовые различия и общественные предрассудки, достойна увековечения (Gardiner 1992; Norton 1998: 240–244).
Истории древнего Рима известен (и хорошо документирован) совершенно исключительный эпизод, говорящий о силе однополой любви. Когда возлюбленный императора Адриана прекрасный юноша Антиной утонул, безутешный император объявил его богом, и вся огромная империя должна была поклоняться богу Антиною и приносить ему жертвы в храмах. В истории древнеримской империи было немало капризных деспотов, но как раз Адриан таким не был. Он был известен как очень образованный человек и мудрый правитель. Император-философ. Таким он и показан в историческом романе французской писательницы Юрсенар.
Чем бы ни была однополая страсть — извращением, патологией или болезнью, как считают ее гонители, или же вариантом нормы, как настаивают активисты движения сексуальных меньшинств, — несомненно одно: с точки зрения человеческих чувств это прежде всего любовь.
С первого взгляда или исподволь перерастающая из дружбы, короткая или на всю жизнь, более-менее благополучная или с изменами и расставаниями, роковая, даже убийственная, но любовь. В ней намешано всякого: самоотверженности и эгоизма, романтики и похоти, чистоты и грязи, упоения и страданий — столько же, сколько можно найти и в обычных любовных связях. Болезненная любовь? Возможно. Так ведь во всякой любви есть элемент болезненности — говорим же мы: любовная лихорадка, сердечная болезнь…