Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Шрифт:
Греческое пристрастие к безволосому телу было, вероятно, связано с их культом юности, мачизм и похвальба волосатой грудью и волосатыми ногами у латиноамериканцев и итальянцев — с культом мужества и грубой силы. Но вернемся к интерференции сексуальных идеалов.
Формированию общепринятых идеалов мужской красоты для всего общества происходит всего интенсивнее в искусстве — в поэзии, живописи, скульптуре, фотографии, кино (Lehman 1993; Cohan and Hark 1993; Boscaghli 1996; Krondorfer 1996; Ledick 1998). Понятно, что художники, которые причастны к этому, сами часто оказываются изначально столь захвачены этими образами и образы эти оказываются столь сильными в их сознании, что воздействуют на смежные, и это сказывается в гомосексуальности творцов. Есть и обратная связь в этой зависимости: гомосексуальные творцы столь увлечены своими идеалами, столь сосредоточены на них, что при наличии профессионального таланта это приводит к ярким удачам, и возникшие образы становятся идеалами для всех —
Гомосексуальный гений Микеланджело создал самый прекрасный мужской скульптурный образ всех времен — статую Давида (кстати, тоже причастного к однополой любви).
Гомосексуальный ученый Винкельман заложил основы преклонения европейцев нового времени перед идеалами красоты античного мира и стал «отцом искусствоведения». Три гомосексуальных танцора Нижинский, Нуреев и Барышников создали каноны мужского танца в балете — это были самые блистательные танцоры за всю историю балета.
Оскар Уайлд, осужденный английским судом за свою гомосексуальность, был законодателем мужской моды (arbiter elegantiarum) эпохи модерна. Немало голубых и среди профессиональных творцов мужской моды — кутюрье (дизайнеров), модельеров типа Версаче, лидирующих культуристов (бодибилдеров). Брак Мистера Вселенной Боба Пэриса с ведущим модельером Родом Джексоном — не случайность.
Словом, как говорит Митя Карамазов у Достоевского (1976: 100),
«В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь».
Есть и художники, которые формируют идеалы мужской красоты специально для голубых. Можно и так сказать: они, как некие чувствительные органы сообщества, собирают и отражают бытующие в этой среде идеалы красоты своего времени и затем воплощают их в образах искусства, привлекательных прежде всего для голубых, а то и исключительно для голубых. В этих образах чисто сексуальные детали, обычно затеняемые и уменьшаемые в угоду пуританским вкусам, откровенно изображены и даже подчеркнуты. Отражая вкусы своей среды, эти художники в то же время оттачивают и совершенствуют их. Вплоть до XIX века это были прежде всего живописцы и рисовальщики. С рубежа веков, однако, всё большее место в этом искусстве стали занимать фотография, а затем и кино. Застрельщиком в этом был эмигрировавший в Италию немецкий фотограф барон Вильгельм фон Глёден, который ставил обнаженных итальянских юношей в томных позах и делал их желанными для гомоэротичного покупателя. Он даже построил «гомосексуальный рай» в своем сицилийском имении в Таормине — очаг,» где гомосексуалы могли жить, реализуя на практике те идеалы, которые им предлагались на фото.
В свою очередь, фотография воздействовала на художников. Через напоминающие фотографию реалистические картины гомоэротичного Джорджа Куэйнтанса это влияние достигло «Тома из Финляндии». Даже само публикационное имя его образовано по образцу, модному в послевоенный период у фотографов, специализировавшихся на мужском обнаженном теле: «Лон из Нью-Йорка» (Лон Хэнеген), «Брюс из Лос-Анджелеса» (Брюс Беллас).
Этот художник — Тоуко (Томас) Лааксонен (1921–1991), Тоm of Finland, «Том из Финляндии» (Hooven 1993; Blake 1995) оказал наибольшее влияние на формирование идеалов мужской красоты современности. В 50-х годах его рисунки стали легально появляться в финских журналах «Красота тела», хотя в подавляющем большинстве рисунки эти столь сексуальны и изображают столь откровенно гомосексуальные сцены, что попадают в разряд порнографии. Ранние рисунки Тома еще сравнительно скромны — гениталии не видны, сексуаль-ные ситуации даны намеком — направлением взглядов, выражением лиц. Позже рисунки становятся более откровенными. Гомосексуальные ласки и сношения изображены без прикрытия. Половые органы всегда большие, часто до гротеска. Вот уже 40 лет его рисунки не сходят со страниц гомоэротической периодики всего мира и распространяются отдельными изданиями. Как правило это серии рисунков — целые повести, новеллы, с переходящими из одной в другую героями — крутыми парнями Кейком, Пеккой. Стиль его очень похож на социалистический и нацистский реализм — отобранная и любовно идеализированная натура, тщательно, дотошно вырисованные и оттененные рельефные тела, почти не отличимые от качественной фотографии. Вдобавок он так любит парней в военизированной униформе — моряков, полицейских, мотоциклистов. Его первые сексуальные опыты были с нацистскими солдатами в Хельсинки, хоть это и было чрезвычайно опасно, учитывая гитлеровское преследование гомосексуалов, и опыты эти оставили неизгладимое впечатление. «Кто бы ни придумал фашистскую форму, он должен был быть голубым. — заявлял Том в интервью. — Это были самые сексуальные мужчины, которых я видел в жизни». По иронии судьбы теперь фуражки с заломленной тульей и высокие начищенные сапоги, исчезнувшие вместе с эсэсовцами, через десятилетия всплыли в сознании финского юноши и остались запечатленными на сотнях гомоэротических
«Работы Тома всегда оставались за рамками любых дискуссий о гей-культуре, — пишет Г. Севин (1992: 14), — потому что это — порнография. Порнография — запретная тема, мы готовы потреблять ее, но не хотим признавать. Однако если писать историю гей-образов и представлений, быть может, самый обширный раздел в ней будет посвящен порнографии. В среде, которая утверждает целую эстетику сексуального акта, то, чем мы себя возбуждаем, красноречиво говорит о том, кто мы есть. <…> Том создал идеал тела гея на бумаге. Благодаря вездесущности порнографии, этот телесный идеал смог распространиться в голубом подполье по всей Европе и Америке, видоизменяться, совершенствоваться и, наконец, восторжествовать как неотъемлемая принадлежность современной гей-культуры».
Постепенно гомоэротические рисунки и снимки стали становиться всё более и более однообразными, отражая установившийся идеал мужской красоты, как его понимают геи. Этот идеал особенно отчетливо выступил по контрасту, когда группа фотографов организовала выставку мужской обнаженной натуры, сознательно противопоставляя ее порнографии и даже гомоэротике. Холлеран, побывавший на этой выставке сразу же заметил ее отличия от привычной гомоэротики. «Ни один из образов не характеризовался выступающим пенисом, тогда как в этих журналах, ныне густо заполняющих наши стенды, всё как раз наоборот» (Holleran 1984: 78).
Как и в какую сторону изменились идеалы мужской красоты, по-видимому, действительно во многом определили голубые художники и фотографы. В самом деле, взглянем на то, кого из мужчин идеализировали в XIX веке, когда викторианские вкусы подавляли всякую сексуальность, а гомосексуальность была под строжайшим запретом и держалась в подполье. В конце XIX века Эуген Зандов (Sandow) из Восточной Пруссии (немцы произносят его фамилию Зандо, американцы — Сэндоу) был объявлен сначала самым сильным человеком мира, а затем этот коротконогий силач с длинным туловищем без талии, дерзнувший сниматься, прикрытый только фиговым листом, объездил всю Америку в качестве самого красивого мужчины мира! Взгляните на фотоснимки, делавшиеся бароном Глёденом в Сицилии и его кузеном Плюшовым в Неаполе. Итальянские юноши на этих снимках, как говорится, в теле и отличаются прежде всего хорошо развитым крупом. Тут можно вспом- нить многочисленные карикатуры Домье — мужчины на них, начиная с короля Луи-Бонапарта, построены по модели груши, тонким концом вверх. Это, конечно, карикатура, но она лишь утрировала типичную фигуру. Фигуру, в которой ценились основательность, упитанность и сила.
После Первой мировой войны стремление к простой и мирной жизни на природе родило фильмы с Тарзаном и культ Вейсмюллера, а возрождение олимпийского движения создало идеал спортивного тела.
Мускулистые братья Риттеры уже и снимались намасленными, как позднейшие бодибилдеры, а Эдвин Таунсенд в Нью-Йорке создал спортзал, где многие из них выросли. Таких парней и изображали гомоэротические фотографы и художники. Но 60-е годы внесли нечто новое. Обособление молодежи в самостоятельный слой общества, сложение молодежной субкультуры, с рок-музыкой, движением хиппи и антивоенным настроениями, с «молодежной революцией» (1968) и «сексуальной революцией», с «антикультурой» и выплеском гомосексуального экспериментирования (Стоунуолл — 1969), — всё это выдвинуло на первый план фигуру инфантильного юноши, с чертами андрогинности. Такие герои заполонили сцену в шоу-бизнесе и экран кино. Поскольку гомосексуальная среда очень склонна к культу юности, гомоэротические фотографы и художники с упоением развивали этот идеал. Он и стал ведущим в моде и искусстве, то оттесняя бодибилдера-«качка» на задний план, то уступая ему.
Эти два образа сейчас стоят перед мальчиком и подростком, формируя его вкусы.
7. Сексуализация интересов и идеалов
Всё это начинает складываться еще до полового созревания и еще не проявляется в чисто сексуальных предпочтениях. Между тем, когда такие вкусы и интересы сложились, в сущности сексуальная ориентация уже во многом предопределена. Когда половое созревание наступит, оно направится в заранее сформировавшееся русло. Если вкусы и интересы не отклоняются от обычных, русло окажется гетеросексуальным.
Если они сконцентрированы на людях своего пола, русло ведет к гомосексуальным склонностям. При половом созревании эти вкусовые предпочтения и платонические интересы наполняются чисто сексуальными ощущениями — сексуальными фантазиями, снами, подглядыванием, игрой воображения при онанировании, сексуальными приключениями и авантюрами. Приятные ощущения и волнения закрепляют сложившиеся склонности.
Поэтому обычно нет резкого перехода от сексуального равнодушия, от нулевого секса или от гетеросексуальности к гомосексуальности. Нет в человеке душевного переворота, нет сексуальной революции. Юноша входит в свой сексуальный мир ровно и плавно. Гомосексуальному человеку кажется, что он всегда мечтал о парнях. Гетеросексуальный убежден, что он от рождения интересовался девушками.