Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой
Шрифт:
Здесь, в коридоре пансиона, не холодно, но Паула мерзнет.
Вам надо отдохнуть, продолжает он, я спрошу, может, у нее найдется свободная комната.
Паула чувствует на себе взгляд женщины, сидящей у телевизора. Свой приезд она воображала совсем иначе. В голове мельтешат картинки — море и прибрежные пансионаты. Фотографии коридоров, как правило, не публикуются.
Друг, о котором писал Феликс, говорит, что у хозяйки должна быть
Что с Феликсом? — напрямик спрашивает Паула, не давая ему уклониться от ответа, и видит, до чего он сконфужен.
Вероятно, Феликс не знал, что вы приедете, говорит он. Сегодня утром он уехал в Барселону.
Где-то на полдороге они наверняка встретились.
И разминулись среди этого однообразия.
Нет, писем из Германии в этот день не было.
Она уверена, ее письмо он получил.
В связи с политической кампанией, объясняет Феликсов друг.
Внезапно ей становится очень трудно вообще понять язык, на котором он говорит, она слушает, как этот незнакомец рассуждает о поколениях и о том, что историческое развитие неотвратимо сплетает и увязывает судьбу индивида с судьбой народа.
С самого начала она решила не делать аборта. Аборт для Паулы неприемлем. Ведь она совсем было уверовала, будто бесплодна, как старуха, и теперь радуется. Думая о еще не родившемся ребенке, она видит в мечтах непременно девочку.
Немного погодя она лежит в комнате под легким шерстяным одеялом, и думает, что должна бы зябнуть, так как привыкла к перинам, и старается разобрать диалог из фильма, который идет в коридоре и уже знаком ей на родном языке. Ни в коем случае она не станет просить Феликсова друга узнать для нее расписание поездов на Барселону, а тем паче на ФРГ.
Маршрут намечен, писала мне Паула, еду поездом. Вечером буду уже во Франции.
Я читала строчки Паулы, а самое Паулу не понимала. По всей видимости, она на это и рассчитывала. Возможно, запомнила меня еще по школе и знала, куда нажать, чтобы во мне сработала пружинка любопытства.
Она ждала от меня ответа. И я ответила. А потом получила еще одно письмо: в Мадриде она надеется подработать — либо в посольстве, либо в Институте Гёте, либо в Немецкой школе. Можно, пишет она, и независимость сохранить, и все-таки выжить.
Ты, писала она, можешь без колебаний выбрать местом действия Д. Д., как Дойчланд, как Германия. Ведь он тебе знаком. Сознаюсь, Паула действовала мне на нервы. И действует до сих пор. Больше всего меня сердило
Я не зашла. Это в детстве я каждую неделю ходила в библиотеку, специализируясь на шестидесяти четырех томах Карла Мая.
На первых порах надо получше освоить испанский, а дальше оставаться в Мадриде не обязательно. Паула подумывает о Малаге. И кое о чем другом. На испанском говорит полмира. Можно поехать, скажем, в Южную Америку. Маркеса она теперь читает в подлиннике.
Случай сблизил нас во времени и пространстве, и мы могли бы регулярно встречаться. Могли бы частенько вместе завтракать, воображаю я.
Паула в моем доме — лучше бы я об этом не думала, потому что она навязчива, словно мысль. Никакими силами ее не выпихнуть больше за дверь, не отвадить, не прогнать.
А я могу поймать себя, как брошенный камень? Вчера опять пришло письмо от Паулы. Возможно, ее все-таки что-то терзает, хоть она и не признается. Возможно, это что-то — ностальгия.
Расскажи мне о Германии, пишет она (мне ведь писать не трудно). Торопит набросать эскиз, выстроить домыслы насчет Д., или хочет пробудить надежду, что в будущем…
О ребенке, которого она еще не знает, Паула пишет, что он должен расти в стране, где жить не страшно.
Он едва-едва успеет стать взрослым, а наш век выплюнет его, думаю я.
Что мне рассказать о Германии? Описать ночные кошмары?
Предутренние кошмары, рожденные трезвоном дверного звонка, инъекции под скорлупку.
Нет, я не та, за кого ты, Паула, меня принимаешь, говорю я. Зачем ты хочешь пробудить во мне надежду? Еще в школе я была безнадежна. Никогда рта не раскрывала, говорю я.
Я бы разве что могла придумать тебе красивые мечты, заветные мечты на сон грядущий, сочинить повести — в слепом полете, совсем иные повести про Германию. Иную историю.
Нет, говорю я, зачем рассказывать тебе об ином? Надо просто говорить «нет», произношу я вслух, когда неожиданно звонят в дверь. Паула никогда не звонила. Всегда-всегда говорить «нет».
Я встаю из-за пустого кухонного стола, у дверей кто-то варварски жмет на звонок, хотя день еще не начался. Погребальным колоколам положено звучать глуше, так мне раньше казалось. Пора. Решение принято. Пора живым расстаться с мертвыми.