Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие
Шрифт:
Это когда ему было 20.
С юности был глубоко религиозен, но не в ладах с официальным православием. Был ли он из старообрядцев или нет, состоял в «корабле» или нет, но что-то от раскольнического духа, весьма распространенного на русском Севере, в нем несомненно было. «Хлысты» его в самом деле привлекали, а в их культе истовая, фанатическая религиозность
Всё это в неясном виде проскальзывает уже в его ранних стихах: «Голос из народа» (1910):
Мы, как рек подземных струи, К вам незримо притечем И в безбрежном поцелуе Души братские сольем.Или вот «Брачная песня» того же времени:
Белому брату Хлеб и вино новое Уготованы. Помолюсь закату, Найдем рубище суровое И приду на брак непозванный. Ты узнай меня, Братец, Не отринь меня, одноотчий…От раскольничества и старообрядчества происходит и мятежность Клюева. В годы первой русской революции он отдался борьбе с царизмом и попами. Связался с эсеровскими и социал-демократическими кружками, тоже рассматривая их как «братство», распространял антиправительственные прокламации среди крестьян, призывал к неповиновению властям. В январе 1906 года молодой Клюев (ему был 21 год) оказался под арестом и провел полгода в Вытегорской и Петрозаводской тюрьмах «Когда перевозили из острога в губернскую тюрьму, то заковали меня в ножные кандалы. Плакал я, на цепи свои глядя. Через годы память о них сердце мне гложет…».
В 1907 г. его забрили в солдаты. Но оружия он не мог брать в руки по религиозным убеждениям. За этот отказ опять попал в заточение. «Стал я отказываться от пищи, не одевался и не раздевался сам, силой меня взводные одевали; не брал я и винтовки в руки… Только ночью плакал на голых досках нар, так как постель у меня в наказание была отобрана». Такие слезливые молодые заключенные обычно служат в тюрьме объектом сексуального унижения. Блоку он писал в 1910: «Я все не могу отделаться от тюремных кошмаров…». По-видимому, тюрьма — это второй источник его ознакомления с нетрадиционной сексуальностью.
С 1907 года у Клюева завязалась переписка с некоторыми петербургскими литераторами, в том числе с Блоком. Встретились впервые в 1911 г. В журнале «голгофских христиан» «Новая земля» он становится одним из основных авторов. Печатается и в других известных журналах, сблизился с «Цехом поэтов» — акмеистами Ахматовой, Гумилевым. Живет в Москве и Петербурге по нескольку месяцев, но в основном остается жителем Вытегорского уезда. За три года с 1911 по 1913 вышло три сборника его стихов. Он уловил острый интерес публики ко всему народному, поскольку интеллигенция страдала из-за своего отчуждения от народа, и старательно подлаживался под этот интерес — принимал вид народного сказителя, певца естественной жизни, удаленной от мертвящей цивилизации. Даже в одежде и прическе. Интеллигенты подхватывали этот миф. «Живет он на речонке Андоме, — писал Городецкий, — в деревне, землю пашет, зори встречает и все песни свои тут же отдает
В сентябре 1915 г., перевалив за 30, Клюев переехал в Петроград и встретился там с другим крестьянским поэтом, Сергеем Есениным, который был моложе его на 11 лет (родился в 1895 г.).
3. Голубой юноша
Сергей Есенин по происхождению ближе к крестьянской массе, но тоже не из рядовых хлеборобов. Дед его Никита Есенин был грамотным сельским старостой в Константинове Рязанской губернии. Отец ушел подростком в Москву и служил приказчиком в мясной лавке у замоскворецкого купца. Семьей, однако, обзавелся в деревне, женившись на Татьяне Титовой, дочери очень зажиточного крестьянина, зарабатывавшего на отхожих промыслах — гонял плоты, владел баржами. В семью этого деда Сергей и был отдан в детстве на воспитание.
Старики были богомольны, придерживались старообрядчества, приобщали внука к духовным стихам. Внук был тщедушным. Был ли он озорным, как он сам вспоминает, некоторые биографы сомневаются. Скорее, он хотел представлять себя таким. Вера в бога к нему приставала слабо. Зато пристрастился к чтению, особенно когда поступил в земское четырехгодичное училище тут же в селе. Окончил успешно, затем отец отдал его в Спас-Клепиковское училище — это далеко от дома. Там жил в интернате. Обстановка в интернатах известная, подростки могут там вполне познакомиться с гомосексуальными развлечениями, но никаких признаков воздействия этой стороны интернатской жизни на Сергея нет. Другу он писал, что мечтает «скорее убраться из этого ада», и всем однокашникам раздавал презрительные эпитеты («глупые», «идиот», «дрянь», «паскуда»), ставя их гораздо ниже себя. Именно в Спас-Клепиках, в 16–17 лет, он начал писать стихи. Чтобы развить эти способности, учитель литературы посоветовал ему поселиться в одной из столиц. В 1912 году Есенин окончил школу с аттестатом учителя начальных классов и поехал к отцу в Москву
С. А. Есенин в юности.
Однако жить с отцом не вышло. Отец считал стихи пустым занятием, хотел пристроить сына к практической работе, а сын мечтал о поэзии. Сергей остался без крова и работы.
Его приютил тридцатилетний поэт Сергей Кошкарев (Заревой), возглавлявший Суриковский кружок, созданный писателем Максимом Леоновым (отцом Леонида Леонова). Нет никакой надобности подозревать за гостеприимством
Заревого какие-то сексуальные мотивы. Есенин вообще нравился людям, так как был обаятельным и легким в общении. Потом юноша устроился в типографию и переселился снова к отцу.
Здесь он попал под наблюдение полиции, так как втянулся в забастовочное и социал-демократическое движение. «За мной следят, — писал он другу, — и еще недавно был обыск у меня на квартире». Тем временем он поступил в Народный университет либерального деятеля Шанявского и… женился на А. Р. Изрядновой, которая была на 4 года старше его. Первый брак был каким-то мимолетным, кратковременным, на ходу, и даже не был оформлен. Когда началась война, Есенин организовал вместе с товарищами демократический журнал «Друг народа», но разошелся с ними и покинул редакцию. Решил переехать в Петроград, в настоящую столицу. Жену с ребенком оставил в Москве. Оставил навсегда.
Март 1915 г. В Петрограде пришел прямо с вокзала в дом Блока, прочел ему свои стихи, понравился. Блок рекомендовал его другим — Городецкому, Мурашеву. Сергей Городецкий, покровительствовавший крестьянским поэтам, вспоминал: «Стихи он принес завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи…. Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица». При всем счастье целование двух мужчин при первой же встрече выглядит уж очень экзальтированным, но, возможно, такова была эпоха и среда?