Другая сторона
Шрифт:
– Да. – оценил всё сказанное Коля. – Только зря думаешь, что я этому пуделю завидую. Не с чего! Кстати, хотел спросить. «Синдром Рудина» – это болезнь, что ли, такая? Что это вообще значит?
– А! – засмеялся Илья. – Да это я сам выдумал… Ты Тургенева читал?
– Нет…
– Вот, прочитай! Тогда и узнаешь, кто такой Рудин, и что у него за синдром.
– Будет сделано! – шутливо отдал честь Коля Лысаков. Тем временем, надев ораторскую тогу, принял эстафету Ваня Краснов. Илья сразу же оживился :
– Когда я читал трагедию, – начал издалека Краснов, – в глаза сразу бросилось невежественное, брезгливое отношение новоявленного короля Клавдия и его свиты к слугам, к простому народу! А с народом, товарищи, шутки плохи! Гамлет же совсем другое дело. Не зря его назвали новым человеком. Это же прототип будущего социалдемократа! Его дружба с Горацио, которого принц называл самым преданным себе человеком, веское тому доказательство. И с бродячими актёрами он сразу скорешился…
– Прям, датский Ленин! – не выдержав, вставил Илья и под аккомпанемент лысаковского хохота откинулся на спинку стула.
– А что? Вполне возможно! – важно откликнулся полный Иван и почему-то пафосно взмахнул рукой. – Тут кто-то заявил, что принц зря Офелию наколол. Вовсе не зря! – Краснов ехидно взглянул на Катю Рябинину, бросил перчатку. – Офелия – никчёмная девчонка, слабая и потому извращённая полониевским воспитанием! Она бы всё Гамлету испортила. У него в голове созрел прекрасный и дерзкий план отмщения ненавистному монарху-угнетателю! Любовь к Офелии не входила в его план. Гамлет – молодец, нашёл в себе силы, отшил девчонку. Идея! – смачно выкрикивал красный Иван. – Идея превыше всего!
« Посмотрю я на твою идею, когда ты сам в кого-нибудь втыришься.» – подумал Илья. Краснов же, наконец, добился своего: Рябинина не выдержала и вступилась за Офелию.
– Идея, говоришь?.. А как же сцена у могилы Офелии с Лаэртом?! Как же его любовные письма?! Объясни мне, Ванечка! – визжала Катя.
– А никто же не говорит, что Гамлет её не любил. К сожалению, любил.
– К сожалению?
– Именно. Это никчёмное чувство только жить мешает! Разум! Вот высшая сила! Только разумное начало может управлять обществом, миром. И это разумное, вечное начало есть … народ! – неожиданно вывел Краснов.
– Народ???.. – снова не выдержал Илья, не выдержал уже серьёзно. – Растолкуй мне! Я что-то не понимаю.
– Народ?.. – незаметно смутился Иван. – По-моему, ты задал идиотский вопрос. – Краснов понял, что сказал не то и почему-то пафосно взмахнул рукой.
– Идиотский?! – зло шепнул Илья, повышая голос, и даже привстал с места. – С каких это пор вечные и неразрешимые вопросы ты называешь идиотскими, товарищ?!
– Я неточно выразился…
– Так выразись поточнее!
– Хорошо! Только
Краснов был абсолютно подавлен своей проваленной агитацией и, так и не объяснив, что же такое "народ", сел на место. Настасья Ивановна, не обращая внимания уже ни на что, спокойно читала интересную газету и не заметила, как пропустила «звёздный час» Кати Рябининой, гордо поднявшей над шелестевшим классом своё веснушчатое тело:
– Кто-то из нас говорил, что любовь – никчёмное чувство. – сказала Рябинина, ехидно поглядывая на разбитого Краснова. – Кто-то из нас глубоко ошибается. Недаром у древних греков Амур – сила, управляющая Вселенной. – блеснула эрудицией староста. – Боже мой! Ведь именно любовь заставляет нас жить на этой бренной планете, побуждает нас рваться ввысь, писать стихи!.. Да здравствует любовь!!!
– Ну и что такое эта твоя любовь? Томные письма? Французские романы? Романсы?.. Просто грёзы? – снова вмешался Илья. – Что это? Покажи мне, нарисуй! Я сам хочу знать!..
– Вот когда влюбишься, тогда и узнаешь, и спрашивать не будешь. – наставительно пропела Катя. – Это уже действительно «идиотский вопрос»!
Илья не знал, что ответить. Ответа не существовало. Но тут выручил шутник Ситов, уже, было, задремавший на задней парте:
– А ты-то, Катя, влюблена что ли, раз так смело рассуждаешь?
– Ну, уж если и влюблена, так не в тебя, Ситов! – приосанилась Рябинина и повернулась к Илье.
– Только не ошибись! – ответил Илья, грустно глядя на отличницу. – Монет на имя любви в наше время слишком много отчеканили. Оттого обесценилась. Инфляция…
– Ты что этим хочешь сказать? Что её больше не существует?!
– Почему? Нет. – ответил Илья. – Я в неё верю… Значит она есть… ещё где-то осталась. Дело в том, что сегодня все, кому не лень, нацепляют её лицо, ставшее оттого маскарадной маской. Её бомбят по цветному ящику. О ней кричат на каждом шагу пёстрые пары. Её рисуют в порножурналах. О ней пишут в дешёвой беллетристике… Её даже сделали однополой!.. А что же прикажете делать той, прежней, существовавшей в чистом, непридуманном виде? Менять название? Да. – подтвердил Илья. – Любовь меняет название. В некоторых из нас она пылится под вывеской «антикварная роскошь». В ком-то из нас она зовётся одиночеством. Но самое страшное: во многих из нас она умерла… а эти многие всё так же живут и влюбляются и ничего не подозревают.
– Да-ц! – смачно цокнула языком Катерина. – Что бы понять то, что ты иногда говоришь, нужно записать твою речь на диктофон и десять раз затем прослушать.
– Дерзай! – хмуро ответил Илья и, медленно сев за парту, уставился в окно.
Конец ознакомительного фрагмента.