Другая судьба
Шрифт:
Если эмоции наводят иногда на новые мысли, значит они неверны. Остерегаться эмоций в политике…
В этом двадцатом веке без Гитлера Америка наверняка осталась бы в Америке. Далекая, провинциальная, потешная, фольклорная, она была бы нам симпатична, как деревенский кузен. Она не стала бы ни спасительницей западного мира, ни его жандармом. Она не собрала бы у себя все европейские мозги, бежавшие от нацистского варварства, и Нобелевских премий ей бы досталось мало. Чтобы подзадорить моего читателя, я даже утверждаю, что прорыв в науке и технологиях, несомненно,
Самолет летит в Канаду. Я закончил книгу посреди Атлантики, с глазами, полными слез.
Бруно М. нравится книга. Я не смог бы обойтись без его одобрения. Пьеру С. тоже нравится. Уф!
Сам я ничего о ней не думаю – перечитываю, только чтобы править.
Бруно М. и Пьер С. – самые непредвзятые люди из всех, кого я знаю, свободно и оригинально мыслящие, далекие от всяких стандартов – представляют только самих себя! Достаточно ли мне их мнения?
Надо бы привлечь других друзей, поглупее, побанальней, позаурядней…
Бурный спор с Натали Б. и Сержем С.: они прочли, но так и не поняли, что же я написал.
Они отказываются признать, что Гитлер мог бы быть другим, не тем, кем был; каждый выдвигает свой детерминистский тезис. Для Натали Б. личность Гитлера запрограммирована генетически (это Золя!). Для Сержа С. личность Гитлера обусловлена его детством (это психоанализ по-американски!). Сколько пустословия! Гипс для мысли! Я отвечаю по пунктам, использую философский подход, доказываю, что они сами себе противоречат, потому что одновременно верят и не верят в свободу.
Когда я демонстрирую им их непоследовательность, они вскидываются и возвращаются к своему первому доводу: не надо пытаться понять Гитлера.
– Вы правы, – заключаю я. – Если хотите, чтобы это повторилось, ни в коем случае не пытайтесь понять.
Они выводят меня из себя. Я их тоже. Наша дружба пострадала из-за этой книги.
Литература – не самоцель.
Книга должна вызывать споры, иначе она бесполезна.
Дидро, ты бы со мной согласился, не правда ли?
Натали Б. и Сержу С. невыносимо, что Гитлер временами может выглядеть человечным… пусть даже на бумаге.
Свести Гитлера только к его злодейству – значит свести человека к одной из его ипостасей. Свершить над ним суд, какой он сам свершил над евреями.
Очернить другого, чтобы обелить себя, – это идея Гитлера. Так же рассуждают люди, говоря о Гитлере.
Обелить человечество, исключив из него Гитлера.
Как будто бесчеловечность не есть сугубо человеческое свойство.
Издательство «Альбен Мишель» в восторге от моего романа. Вот только с названием, которое я предлагаю, похоже, не все согласны: «Адольф Г.»
Неприятно,
Придется искать другое.
Мне приходит в голову «Другая судьба».
Замечание одного из редакторов «Альбен Мишель» склоняет меня к этому решению. Он спрашивает, вполне справедливо, не полным ли произволом является разработка виртуального Гитлера.
С первого дня я отвечаю на этот вопрос, и вся моя книга – этот ответ. Нет никакого произвола, есть философский принцип и этическая направленность: я разрабатываю двойной антагонистический портрет. Адольф Г. пытается понять себя, тогда как настоящий Гитлер себя не знает. Адольф Г. признает существование у него проблем, тогда как Гитлер их хоронит. Адольф Г. излечивается и открывается людям, тогда как Гитлер погрязает в своем неврозе, отсекая себя от всяких человеческих отношений. Адольф Г. смотрит жизни в лицо, тогда как Гитлер отрицает ее, если она идет наперекор его желаниям. Адольф Г. учится смирению, тогда как Гитлер становится фюрером, живым богом. Адольф Г. открывается миру; Гитлер разрушает его, чтобы перестроить.
Так что мне очень хочется отдать предпочтение второму названию, «Другая судьба», ибо оно не только задает принцип книги, но и говорит о ее этической стороне: поиск инаковости у Адольфа Г., бегство от инаковости у Гитлера.
Свет в мой роман привнесли женщины. Сестра Люси, Одиннадцать-Тридцать, Сара…
Мой издатель дает прочесть текст редакторам-историкам. Это раздражает меня целую неделю. Но они не находят никаких ошибок, и раздражение как рукой снимает.
Кто-то говорит мне, узнав тему моей книги:
– Решительно вы король скользких тем. Фрейд и Бог в «Госте», солипсизм в «Секте эгоистов», Пилат, мораль в «Распутнике», кома в «Отеле Двух Миров», ислам в «Месье Ибрагиме».
Я трепещу. Он добавляет:
– Однако вы ни разу не поскользнулись!
Он смеется. Я – нет.
А что, если на этот раз… Мне страшно, как никогда.
Что значит «удалась» книга или «не удалась»? Это знает только автор, ибо он может сопоставить замысел с результатом.
Я считаю, что исполнил задуманное. Что дальше, понравится она или нет, мне не важно, не в этом моя цель. Я прекрасно сознаю, что обращаюсь к требовательному читателю, который захочет вместе со мной предаться не всегда простым размышлениям.
Те из моего окружения, кто отвергает эту книгу, отвергают, по сути дела, саму идею. Тем хуже для них.
Создание этой книги многому меня научило. Пока мы не признаем, что негодяй и преступник находится внутри нас, будем жить в благостной лжи. Кто такой негодяй? Тот, кто никогда не бывает не прав в собственных глазах. Кто такой преступник? Тот, кто действует, пренебрегая жизнью других. Эти две склонности, безусловно, есть и во мне, и я могу им поддаться.