Другая жизнь
Шрифт:
И тут к нему пришла еще одна мысль, заставшая похолодеть кожу на затылке: тот, кто ковырялся в дверном замке, не мог не заметить, что в кухонном окне горит свет. Возможно, даже видел их с Филиппом силуэты на фоне занавесок, поскольку квартира Ореста находилась на первом этаже.
Он оставил Филиппа следить за дверью, а сам направился в комнату, у которой окна выходили во двор, и, не включая свет, приник к щели между портьерами. Орест увидел стоящую у подъезда большую машину, марку и цвет которой вряд ли смог бы точно определить в темноте, однако похожих машин он, вроде бы, раньше тут не замечал. Неяркий свет приборной
— Они закончили с нижним… — ответил тот одними губами, но Орест его понял. Лицо Филиппа выглядело до такой степени бескровным, что казалось грубо загримированным под ходячего мертвеца из малобюджетного ужастика. Ореста вдруг охватил такой гнев, что он едва подавил желание врезать кулаком по этому рано обрюзгшему бледному лицу, лицу человека, вместе с которым он провел лучшее время своей жизни, и который теперь, пусть невольно, приволок за собой в его дом беду, как шелудивый пес покрытый репейником хвост. Вместо этого он прошептал:
— Мы уходим.
Фигура, идущая в тумане, выглядит необычно. И движется необычно. Орест выбирается на ровную землю, едва удерживается на краю ямы, но ни на миг не теряет ее из виду, словно фигура может исчезнуть, раствориться в том самом тумане, из которого явилась. Он снимает с перекладины креста фонарь и выключает. Кто бы это ни был, кажется, Орест еще не привлек к себе внимания, хотя фигура и движется почти в его направлении. Орест проводит мысленную прямую и решает, что его шансы остаться незамеченным примерно половина на половину. Если только… Идущий теперь движется в его сторону и чуть замедляется. Если только его уже не заметили, верно?
Темное пространство вокруг наполнено шорохами миллионов падающих на землю капель дождя и шепотом ветра, но Орест все равно может слышать удары собственного сердца. Луна, полная на три четверти, отыскивает случайный разрыв в облачном полотнище неба и подсвечивает укутанную в длинное, будто саван, одеяние фигуру, что идет теперь прямо на него. Движение прерывисто, неверно, словно идущему едва удается сохранять равновесие. Когда между ними остается шагов двадцать, Орест начинается тянуться к лопате, вонзенной в землю слева от него.
«Это здешний Смотритель… Смотритель мертвых, пастух, хранитель их покоя… он заметил тебя, он видит, и он идет…» — звучит в его голове неведомо откуда взявшаяся странная мысль, до того, как темная в длинном одеянии фигура вдруг сгибается, падает на колени и издает череду клокочущих утробных звуков. В следующую секунду Орест понимает, что видит не пастуха мертвых, не призрака или даже самого Жнеца, а всего лишь ксендза. Он видит настоятеля небольшой церквушки, что стоит рядом с кладбищем (которое именуется местными Старым, потому что в Сутеми есть еще одно), того самого, что проводил службу на похоронах Филиппа неделю назад. Безобразно пьяного ксендза. Блюющего ксендза. Всего лишь ксендза, да отстирает его засранную рясу сам апостол Петр и выгладит святой Иуда! — Орест едва не начинает смеяться вслух от облегчения.
Он ждет, просто отдыхает и ждет, пока священник закончит исторгать на землю остатки вечернего причастия. Это занимает еще несколько минут, затем тот
Когда священник скрывается в тумане, он выжидает еще с минуту, водружает фонарь на место и принимается за дело.
Орест перешел в комнату с окнами, выходящими на другую сторону дома, и тихо отворил оконную раму (мысленно благословляя день, когда остановил свой выбор на покупке именно этой квартиры). То ли преследовавшие Филиппа люди из «бойцовского клуба» не проявили должной предусмотрительности, то ли просто не были в курсе планировки его квартиры, но никто не наблюдал за этим «черным ходом». Все, что Орест посчитал нужным собрать в сложившихся обстоятельствах, было уложено в компактную, но вместительную сумку-рюкзак; он осторожно сбросил ее на землю, как авангард отступающих войск. Затем последовал сам, спрыгнув с двухметровой высоты.
— Давай, — Орест поднял голову к распахнутому окну, в проеме которого сырной луной плавало лицо Филиппа, и вытянул руки, чтобы помочь нескладному другу спрыгнуть (еще не хватало, чтобы этот тюфяк сломал себе лодыжку). А заодно подбодрить: пускай высота казалась небольшой, и в спину толкала смертельная опасность, Филипп мог сдрейфить даже сейчас; Орест многое помнил еще по их студенческим похождениям и был готов биться об заклад — с тех пор мало что изменилось или не изменилось вовсе. Например, страх Филиппа перед высотой.
— Ну, давай же! — повторил он, думая: «Только не это, только не сейчас!»
— Нужно вернуться, — зашипел сверху Филипп. — Я забыл свой ноутбук.
— К черту его… прыгай!
— Нет, нет, — затряс головой Филипп, не оставляя сомнений, что готов скорее рискнуть своей башкой, чем расстаться с ноутбуком.
— Они могут быть уже в квартире…
— Нет, я быстро… — лицо Филиппа растворилось во мраке комнаты.
Орест напряженно замер под окном, ожидая в любой момент услышать либо сухие хлопки пистолетных выстрелов, либо грохот падения какого-нибудь предмета, опрокинутого неуклюжим Филиппом. И больше удивился, чем испытал облегчение, когда в оконном проеме опять возникло его лицо.
Спустя три часа они тряслись в кабине микроавтобуса, находясь более чем в ста километрах от Львова и удаляясь все дальше и дальше на восток.
Еще через час, когда окончательно рассвело, Орест набрал на мобильном номер Оксаны, но, услышав первый гудок, нажал кнопку отбоя. И что же он думал сказать? Все так, он едет — неизвестно насколько и неизвестно куда; всего лишь сработала глупая атавистическая привычка, не успевшая окончательно умереть после развода. Что он мог сказать женщине, уже восемь месяцев живущей собственной жизнью, которая больше никак не связана с ним?
Собравшись отправить телефон на место, Орест, однако, задержался и с минуту рассматривал свою «Nokia», затем повернулся к Филиппу:
— Они ведь наверняка звонили, чтобы получить обратный сигнал, а потом собрали всю информацию о твоих контактах. Иначе как сумели бы так быстро нас вычислить?
Примерно в километре от места, где были произнесены эти слова, мобильник Филиппа вылетел в кювет через опущенное стекло, а после недолгих раздумий и «Nokia» Ореста — прощай, подружка, тут наши пути расходятся.