Другая жизнь

Рот Филип

— Он все еще спит с тобой, твой муж?

— Я забираю назад все слова, которые я сказала про откровенность. Это вопрос, на который я предпочту не отвечать, воспользовавшись фигурой умолчания.

— Ты не можешь уйти от ответа. Как часто? Вообще не спишь, нерегулярно, время от времени или часто?

— Часто.

— Насколько часто?

— Все время.

— Каждую ночь?

— Не каждую. Но почти каждую.

— Вы воюете по любому поводу, вы не разговариваете друг с другом по многу дней, он швыряется посудой, и тем не менее он настолько хочет тебя?

— Я не понимаю, что значит «настолько».

— Я хочу сказать, что его заводит злость. Я так понимаю, что его увлечение сексом не имеет границ.

— Он очень сексуален. Он с радостью занимался бы со мной любовью день и ночь напролет. Практически ни для чего другого я ему не нужна.

— А ты сама получаешь удовлетворение?

— Все это очень сложно, потому что я впадаю в бешенство и начинаю возмущаться. Когда мы ложимся в постель, то продолжаем браниться, всяческими способами

выказывая неприязнь или даже враждебность друг к другу. Как бы то ни было, наши ссоры не задевают личных чувств. Будто ничего и не происходит. Он никогда не думает обо мне.

— Так почему ты ему не скажешь «нет»?

— Мне не нужны такие неприятности. Если у нас будет напряженность еще и в сексуальных отношениях, это все, что нужно, чтобы сделать нашу совместную жизнь абсолютно невыносимой.

— Итак, ты постоянно отдаешься очень скверному человеку.

— Можешь называть это так, если хочешь.

— И тем не менее ты приходить ко мне каждый день. Почему ты продолжаешь навещать меня?

— Потому что я не хочу идти ни в какое другое место, потому что ты ждешь меня. Потому что если я не вижу тебя, я скучаю по тебе. Наверху у меня вечная мерзлота, и мы постоянно ругаемся или действуем друг другу на нервы. Или же мы перебрасываемся холодными, вежливыми, язвительными фразы, тайно думая про себя о ком-то или о чем-то другом; часто мы вообще не разговариваем или ссоримся. Но когда я спускаюсь вниз, я оказываюсь в уютной комнате с книгами, камином, музыкой, кофе, которая дышит твоей любовью. Ну кто бы отказался пойти сюда, если бы ему выпала такая возможность? Я не думаю, что ты делаешь это для всех и каждой, но ради меня ты делаешь исключение. Я думаю, для тебя наши встречи окрашены горьким разочарованием, поскольку сейчас ты не обладаешь мужской силой, поэтому я желаю тебе снова обрести ее. Но мне почти хватает того, что есть.

— Но если бы наверху у тебя все складывалось хорошо, ты бы не была здесь, этажом ниже?

— Ясно как божий день. Мы бы остались случайными встречными, познакомившимися в лифте, вот и все. Всегда что-то идет не так, как хочется, иначе зачем самому себе создавать такие сложности?

— У тебя бывают эротические фантазии, связанные со мной?

— Да, бывают. И думаю, их было бы еще больше, если бы у нас был секс. Но пока я отметаю их в сторону. Потому что эти фантазии делают меня раздражительной и неудовлетворенной.

— А тебя возбуждает то, что происходит между нами?

— Я же говорила тебе: мне это кажется необычным и странным. Когда я лежу голая на кровати, а ты прикасаешься ко мне… некоторые женщины испытывают от этого глубокое удовлетворение.

— А ты?

— Не всегда. Послушай, ты не безнадежно болен. У нас было несколько интересных бесед в течение нашего знакомства, мы так много разговаривали, но я уверена, что все эти беседы вторичны; наши сексуальные ощущения — вот что самое важное для человека, как бы ни складывались обстоятельства. Даже если мы никогда не ляжем с тобой в постель, между нами останется некое сексуальное напряжение, которое было в наших отношениях. И можешь ли ты сейчас переспать с женщиной или нет — не самое главное. Отношения ведь не только проявление мужской силы. Ты очень сильно отличаешься от моего мужа, ведь он принадлежит тому окружению, от которого я всегда хотела держаться подальше.

— Если это правда, зачем ты вышла за него замуж?

— Ну, тогда мы были очень молоды, и он казался мне настоящим мужчиной. Я очень высокого роста, но он даже выше меня. Он был таким могучим в физическом плане — в моих глазах это приравнивалось к мужественности. С тех пор мое мнение на этот счет изменилось, но тогда это было чем-то, о чем я ничего не знала. Нас было три девочки в семье, и отец бросил нас. Как можно понять, что такое мужчина, если ты никогда не видела зрелого, полноценного мужика рядом с собой? Из него я сама создала памятник Неизвестному Мужчине. У него было атлетическое телосложение, он был очень забавным, очень умным, и поскольку мы оба получили работу в Лондоне, он захотел жениться на мне. Я думаю, что не выскочила бы так рано замуж, если бы знала, что в мире есть другое место для меня. В то время все вступали в брак или жили парами, ну а я всего этого жутко боялась. Наконец я решила, что разумнее будет выйти замуж. Я преодолела много страхов и теперь боюсь гораздо меньше, чем тогда, — я стала другой. Но когда мне было девятнадцать-двадцать лет, я испытывала патологический страх, — это началось с тех пор, как нас бросил отец; я чувствовала, будто моя жизнь катится под откос. Ты думаешь, что я «милая», но в действительности это самая худшая разновидность слабости. Мне было очень трудно заводить друзей. У меня была куча знакомых и огромная толпа поклонников, но среди них едва ли нашлось бы несколько человек, которым я могла бы рассказать о своих переживаниях. То, что я говорю, вовсе не так глупо, потому что все, кого я знала, в ту пору общались исключительно на идиотском жаргоне. В шестидесятые годы людей просто захлестывала волна чувств, которые превращали их мозг в жидкое тесто. Они были очень нетерпимы. Если ты осмеливался оспорить чью-либо набожность или убеждения, на тебя обрушивались с негодованием, частенько доводя до слез. Не то чтобы я плакала от чих горькими слезами, но я боялась высказать хоть какую-нибудь мысль, созревшую в мой голове. Когда я оглядываюсь назад, все это представляется мне чудовищным и отвратительным. А мой муж, как оказалось, точно так

же, как и я, реагировал на эту среду. Он был необыкновенно умен и принадлежал к тому же кругу, что и я. Все остальные из тех, кого мы знали, были либо мещанами, либо интеллектуалами. Если это были интеллектуалы, то по происхождению они стояли на более низкой ступени по сравнению с нами, и за это они нас люто ненавидели. Ты даже представить себе не можешь, как они преследовали нас. Мне, как я считала, были даны особые привилегии. Если бы у меня хватило храбрости, я бы сказала им: «А у вас есть отец? А работа у него есть? Вам дадут денег на лето?» Но в ту пору, хотя они были богатыми, а я бедной, они не давали мне и шагу ступить, в особенности из-за моего акцента. Поэтому для меня было большим счастьем найти человека очень умного, занимающегося интересными вещами и умевшего развлечь меня. Он до сих пор развлекает меня разговорами, если, конечно, захочет поговорить со мной. И он принадлежал к тому же кругу, что и я, поэтому мне не нужно было все время извиняться. Он был необыкновенно очарователен, обладал стилем и вкусом и любил все то, что нравилось и мне, поэтому для меня было очень соблазнительным прибегнуть к такому убежищу в его лице. Мне, конечно, не нужно было делать этого. Но в сексуальном плане он был великолепен, и в социальном тоже, потому что сумел погасить этот жуткий накал страстей шестидесятых, навсегда закрыв проблемы типа «привилегированный или не привилегированный», необходимость исправления акцента и всякую подобную чушь. Он был моим прибежищем, настоящим прибежищем, и он подходил мне, черт возьми, по всем параметрам. Он был моим ровесником, современником во всех отношениях, тогда как ты принадлежишь к другой расе, другому поколению и у тебя другая национальность. Но теперь он мне даже не брат. Ты больше подходишь на роль брата, и даже любовника. Он мне больше не друг. Ты — мое новое приключение, а он уже известен мне вдоль и поперек.

— Иудея, Иудея.

— Я же сказала тебе, что это был легко объяснимый сон.

— Но все-таки ты решила остаться с ним.

— О да. Все, что со мной случилось, — классическая история, которая случается со многими женщинами. Я удовлетворяла его требованиям, а он удовлетворял моим, но после энного количества лет это перестало быть истиной. Мы причинили много горя друг другу, и я замкнулась в себе, потому что чувствовала себя обиженной, шутить и веселиться мне уже не хочется, но все-таки я попыталась бы избежать развода. Развод — это катастрофа. Я никогда не была невротичкой, но у меня хрупкая натура. Лучше всего перестать делать попытки, перестать вести борьбу и вернуться к реальному, заведенному положению вещей. Отдельные спальни, вежливое «с добрым утром» — и ты больше не бесишь его, ты беспредельно мила с ним. У каждого мужчины есть тайная мечта: его женщина должна быть необыкновенно хороша собой, она никогда не стареет, она веселая, живая и интересная, но кроме того, она никогда не доставляет неприятностей своему парню. Может быть, при некотором усилии я смогу достичь этого идеала.

— Но тебе всего лишь двадцать семь. Разве ты сомневаешься, что я буду хорошо относиться к твоему ребенку?

— Не сомневаюсь. Но я считаю, что если ты ляжешь на операцию ради меня, ради новой семьи и ради своих фантазий, ты взвалишь такой груз на наши отношения, что никакие твои надежды могут не оправдаться. В частности, я до этого не доживу.

— Но через год операция будет забыта, и мы ничем не будем отличаться от других. Или ты думаешь, что через год я не буду желать тебя?

— Вполне возможно. Очень даже вероятно. Кто знает?

— А почему ты считаешь, что я не буду тебя желать?

— Потому что это мечта. Я, конечно, не знаю, я не могу заглянуть в твой мозг, но это — мечта. Я уверена: все будет сделано как надо, и тебя будет ждать нужная тебе женщина. Но нельзя думать, что тебе все будет подано на блюдечке с золотой каемочкой. Так не бывает. Я не хочу, чтобы ты шел на операцию ради меня.

— Но я это делаю ради тебя.

— Неправда. Ты решился на операцию (если ты действительно хочешь ее сделать) ради себя, ради восстановления своей собственной мужской силы, ради жизни. Но не надо подводить под нее другую базу: выйду ли я за тебя замуж или нет, сможешь ли ты трахать меня или нет, — все это тревожит мне душу, и я даже думаю, что после всего этого я не смогу спать с тобой. Меня не так воспитывали: я никогда не полагалась на удачу. Я бы хотела быть более независимой, но догадываюсь, почему я не такая. Пока я росла, весь мой опыт сводился к тому, что надо блюсти старые традиции. Вот что происходит, когда умный ребенок растет без отца. Будь осторожна! Осторожна! Осторожна! Вот что впечаталось в мое сознание. Я считаю, что несправедливо взваливать все это на меня. Мне кажется, что за всю историю человечества никого не просили принять подобное решение. Почему все не может продолжаться так, как есть?

— Потому что я хочу от тебя ребенка.

— Мне кажется, что тебе уже давно пора сходить к психиатру.

— Все, что я говорю, вполне здраво и разумно.

— Нет, неразумно. Ты бы ни за что не пошел на операцию, которая может погубить тебя, если бы у тебя не было выбора.

Мне иногда снится сон, в котором я вижу тебя, и я в кошмаре просыпаюсь посреди ночи: я вижу тебя на алтаре, и священник вонзает тебе в грудь какую-то штуку — это обсидиан, который использовали ацтеки, если я правильно произношу это слово, — и вырывает твое сердце ради меня и нашего семейного счастья. Одно дело сказать: «У меня просто сердце разрывается», и совсем другое — если оно действительно разорвется по твоей прихоти.