Другая. Украденная душа

Саканский Сергей Юрьевич

ЛЕЧУ В МОСКВУ

НЕ ИЩИ МЕНЯ

Я ДОЛЖНА ВО ВСЕМ РАЗОБРАТЬСЯ САМА

Маша или Даша

Рядом с запиской валялся какой-то черный квадратик. Родион взял его в руки, пытаясь сообразить, что это такое. Явно электронное устройство, и он видел его не раз… Ну, конечно же! Это была сим-карта от мобильного телефона. Этим Маша давала понять, что меняет номер, и звонить ей бесполезно.

Родион вернулся в комнату: свадебное платье все так же лежит на полу у окна, силуэтом мертвого тела, только мелом обвести.

–

Ага, не ищи! – пробормотал он.

Посидел с минуту, посмотрел в окно, где одинокая чайка соревновалась в скорости с баржей, груженой песком…

Он вспомнил слова Треплева в финале пьесы, в безумной интерпретации Раковского, которые, под смех в зале, трагическим голосом произносил Шура Зуев:

– Я получал от нее письма. Письма умные, теплые, интересные; она не жаловалась, но я чувствовал, что она глубоко несчастна; что ни строчка, то больной, натянутый нерв. И воображение немного расстроено. Она подписывалась Куропаткой. В «Русалке» Мельник говорит, что он ворон, так она в письмах все повторяла, что она куропатка.

Родион снял трубку, набрал номер диспетчерской таксопарка и заказал машину до аэропорта.

* * *

Только в этом полете Родион по-настоящему понял тех людей, которые не смотрят на подъеме в иллюминатор. Возможно, это вовсе не тупицы, которых не интересует окружающий мир, а те, кто так же, как и он, поражен болью и тоской. Или в их внутреннем мире всегда стоит эта тоска, как вода в унитазе… Нет, все-таки они тупицы. Родион не удержался и прилип к прозрачной пластмассе, жадно ловя глазами пространство, глотающее этот маленький, словно трамвай, самолет. Рядом сидела смазливая девушка и, скучно вздыхая, листала журнал с рекламой гламурных товаров. Представить только, что его суженой могла бы оказаться какая-нибудь такая, пластмассовая, каких на свете подавляющее большинство – с одинаковыми квадратными ртами, лицами, будто только что от пластического хирурга, застывшим в глазах желанием оценить и немедленно взять… Нет, он будет бороться за свою Машу, единственную в мире, невероятную…

Родион и допустить не мог, что она мертва. Утро вечера мудренее, и все вчерашние мысли показались ему бредом. Дарья выбросила сестру из окна, убила ее – что за ерунда! Ведь если бы такое событие произошло, то оно не могло не переполошить всю эту маленькую гостиницу. К тому же, он ведь тогда выглядывал в окно и проследил реальный путь, по которому Дарья спустилась во двор – широкий карниз, жестяная крыша полуподвала.

Все упиралось в этих злополучных драконов. И еще в шрам… Теперь и Маша не могла сказать, откуда все это взялось. Вчера она была искренна и удивилась не меньше, чем Родион. Он знал только одного человека, который был в состоянии все это прояснить.

В аэропорту «Внуково» Родион взял такси, и уже через час за окном замелькали старые деревенские домики по обеим сторонам Щелковского шоссе. Вот и дачный поселок, пруд с орущими подростками: ощущение такое, что они две недели так и не вылезали из воды. Цветы сирени на дачной улице превратились в гроздья зеленых коробочек с семенами. Все так же где-то вдали стучит молоток. Вот и кнопка звонка, будто из скворечника высунулся птенец.

По гравийной дорожке, скрипя, идет Антон Петрович…

Увидев Родиона, он устало и шумно вздохнул, будто Родион только что отошел и вернулся, как навязчивый проситель.

Он провел гостя по деревянной лестнице на второй этаж, в свой кабинет. Родион с неприязнью отметил, что неведомый скульптор, создающий внизу статую его сновидений, уже полностью сформировал лицо изваяния. Оно было классически прекрасным, в то же время, в этой мертвенной бледности сквозило что-то патологически страшное, напоминало Венеру Илльскую, кошмарную статую из новеллы Проспера Мериме, которая пугала и душила несчастных литературных героев.

– Это стигматы, – буднично сказал колдун, даже недослушав сбивчивый рассказ Родиона.

– Обыкновенные стигматы, – продолжал он, будто повторяя затверженный урок. – Вроде тех кровоточащих ран, какие появляются на запястьях или ладонях истово верующих христиан. Девушке была трансплантирована чужая душа. Ее тело отреагировало. Могли возникнуть родинки, бородавки, шрамы или – как в данном случае – татуировки той, которая выступила в роли донора. Это нормально, и скоро рассосется. Может возникать как рецидив.

– Эти стигматы, – с волнением спросил Родион, – как я понял, могут появляться и исчезать?

– Безусловно. Возможно, у вашей жены это явление останется надолго. Еще раз: мне очень жаль. Я раскаиваюсь в содеянном.

Родион внимательно посмотрел на Антона Петровича и сложил пальцы крестом.

– Странно звучит в устах язычника.

Наконец, все объяснилось, и так просто! Родион чувствовал какой-то подвох, но не сразу сообразил, в чем тут дело. Его захлестнула радость, и причина ее была в том, что теперь-то он наверняка знал, что тогда, ночью на кухне, с ним была именно Маша. Именно ее он встретил на улице и отвел к себе домой. И тот факт, что на ее теле то возникали, то исчезали эти стигматы, теперь объяснил все… Только вот… Родион вдруг понял, в чем тут ошибка, и разгаданная тайна, как оказалось, запутывала все с самого начала.

– Каким образом, – спросил он, – на теле Маши появились татуировки ее сестры? При чем тут может быть она?

– Уж не знаю, сестры или нет. Это, должно быть, татуировки той женщины, чью информационную оболочку я ей тогда, на свою голову, пересадил.

– Ничего не понимаю! – сказал Родион. – Вы пересадили ей душу покойной жены Бурова, а татуировки были у ее родной сестры…

– Значит, покойная жена Бурова, – с неожиданным раздражением перебил его колдун, – и есть ее родная сестра!

* * *

Несколько секунд Родион лихорадочно соображал, пытаясь привить себе этот новый вывод. Допустим, Дарья приехала в Москву, изменила имя и стала женой Бурова. По времени это не очень совпадает, но сам такой факт возможен. Впрочем, бог с ней, с Дарьей. Главное теперь, найти Машу. Одна подробность в разговоре насторожила его, но он ее пропустил, только заложил палец за палец. Сейчас настало самое время спросить.

– Несколько минут назад вы назвали Машу моей женой. Я не говорил вам об этом. Откуда же тогда вы знаете, что мы поженились?