Другие люди
Шрифт:
ДРУГИЕ ЛЮДИ
Роман
Глава 1
Арчибальд Уидмер
В то мартовское утро 1974 года, позвонив Томасси, чтобы пригласить его на ленч, я изо всех сил старался изгнать из голоса тревогу и озабоченность. Ожидая, пока он возьмет трубку, я думал: «Какие же мы беззащитные». С неохотой мне пришлось признать, что в наши дни неспровоцированное насилие по отношению к незнакомому человеку воспринимается как нечто обыденное. Вот почему, в отличие от меня, Джордж Томасси и выбрал профессию криминального адвоката.
Томасси неверно истолковал мой небрежный тон. Он готовится к процессу, услышал
— Я готов съесть пару сэндвичей и в вашем кабинете. — Оставалось лишь надеяться, что моя настойчивость не будет истолкована как наглость.
Томасси молчал. И причина тому не в плохом воспитании. Я воспринял его молчание как стремление адвоката получить максимально полную информацию, прежде чем как-то выразить свое отношение к обсуждаемому вопросу.
— Джордж, — продолжил я, — я не стал бы тревожить вас по пустякам. Хочу поговорить с вами по делу.
— Вашему?
Он решил, понял я, что мне требуется его совет по делу одного из моих клиентов.
— Жертва имеет отношение ко мне, судебный процесс — нет.
Он молчал.
— Речь идет о моей дочери, Франсине.
Вновь ни звука с другого конца провода.
— Это довольно щекотливое…
Он мог бы сказать: «Продолжай».
— Джордж?
Он кашлянул, показывая, что слушает, но не произнес ни слова.
— Видите ли, Джордж, ее изнасиловали.
Тут он заговорил.
— Она знает этого человека?
— Да.
— О господи, она же еще ребенок.
Любой другой адвокат из моих знакомых обязательно бы сказал: «Мне очень жаль».
— Франсине двадцать семь лет.
— Когда это случилось?
— Во вторник.
— Сейчас с ней все в порядке?
Не следовало мне ждать от Томасси ритуальных соболезнований, которые я мог бы услышать от своих друзей. Он предпочитал не тратить время на пустые разговоры. Если уж задавать вопросы, то только по существу.
— Я спросил, все ли с ней в порядке?
— Да, — вырвалось у меня, но я тут же поправился. — Нет. Она испугана. Психоаналитик, у которого она консультируется, посоветовал ей обратиться к адвокату. Полагаю, я — единственный адвокат, которого она знает. Она не собиралась рассказывать мне об этом.
— Она была в больнице?
— Да. Никаких серьезных повреждений. Я хочу сказать, телесных.
— Они взяли анализы?
— Я ее не спрашивал, — следовало сказать, что мне и в голову не пришло задать такой вопрос.
— Она была в полиции?
— Да. Они что-то записали. Она очень встревожена.
— Почему?
— Этот человек живет этажом выше.
Вот тут я и услышал от Томасси желанные слова.
— Хорошо, давайте встретимся за ленчем.
— Когда? — спросил я.
— Как насчет сегодня?
Я не знал, разъединили нас или Томасси просто положил трубку. Мне не хотелось перезванивать, но ничего другого не оставалось.
— Джордж, мне привезти Франсину с собой?
— Нет.
— Я думал, это сэкономит вам время.
— Я хочу услышать все, что она вам сказала, в ее отсутствие.
Это другой мир, мир криминального закона.
— В какое время?
— Половина первого вас устроит?
— В вашей конторе?
— Встретимся у «Дадли», — ответил он.
Когда я говорю, что такие юристы, как я, полагают Томасси лучшим криминальным адвокатом округа Уэстчестер, то что вкладывается в понятие «лучший»? Когда человек пробегает милю быстрее любого, ему подобного, можно сказать, что он достиг абсолютного превосходства над остальными. Но как определить совершенство в таких областях человеческой деятельности, как искусство или юриспруденция? Я помню, как Уильям Йорк Тиндолл говорил, что, по его разумению, совершенство состоит в том, чтобы после вкусного обеда вытянуть ноги и выкурить сигару «Ромео и Джульетта» под музыку Моцарта. Я понимаю, что он имел в виду, хотя Моцарт не относится к моим любимым композиторам, а кубинские сигары после прихода к власти Кастро далеко не те, что прежде. Если б до конца жизни меня обрекли на лицезрение только одной картины, пусть даже Рембрандта, она бы мне вскорости наскучила, но я могу предложить небольшую коллекцию, возможно, десяток-полтора картин, которой мне вполне
В Йеле, еще до того, как я поступил на юридический факультет, мне ясно дали понять, что все адвокаты, обретающиеся в социальном слое, к которому я принадлежу, практикуют, без исключения, в сфере гражданского законодательства. Считалось, что криминальные адвокаты, даже самые лучшие, не могли не замарать себя. Ибо по роду деятельности им приходилось общаться с людьми, которых не приглашают в дом: бандитами, ворами, сицилийцами и еще черт знает с кем. Более того, криминальные адвокаты, за небольшим исключением, получали относительно низкие доходы. К исключению относились адвокаты, обладающие неординарным актерским талантом или связанные с преступностью.
А потому, зная, какие на меня возлагают надежды, я готовил себя к карьере, немаловажной составной частью которой являются ленчи в закрытых столовых для руководства компаний, куда даже в наши дни не допускаются женщины и где юристы прежде всего друзья. И при встрече мы говорили о всякой всячине, прежде чем приступить к делу. В нашей области законодательства ставкой является некая сумма долларов. В уголовном праве на кон ставится свобода человека, а при определенных условиях и его жизнь.
И все-таки уголовное право зачаровывает меня, и протоколы судебных заседаний я воспринимаю как особый вид порнографической продукции, придуманной для моего удовольствия. Я поддерживаю отношения с несколькими криминальными адвокатами, чтобы при необходимости иметь возможность удовлетворить свои потребности в подобном чтиве. Более того, моя дружба с Томасси, практикующим в округе, в котором я всегда жил, длится свыше десяти лет. И если бы мои предки приехали в Америку не из Англии, а из Армении, не раз думалось мне, а меня самого сжигало стремление продвинуться вверх по ступеням социальной лестницы, то бишь я не располагал бы возможностью почивать на вершине, я, наверное, стал бы таким, как Томасси. В Америке нам нравится поддерживать мнение, что мы — общество очень подвижное, что у нас нет четкой границы между слоями. Это все ерунда. Скорее, у нас более жесткое кастовое разделение, чем у европейцев, потому что мы не всегда можем отличить американца по одежде или акценту. Отсюда повышенное внимание к новичкам, когда не упускается ни одна мелочь. И при этом всех нас, в любом классе или сословии, объединяет одно: мы обожаем победителей. Мы горой стоим за них, пока они рвутся к цели. Мы падки не на жалость, а на триумф. Мы полагаем, что нам свойственна порядочность, но на самом деле мы варварски крушим все и вся, когда наша команда побеждает.
Только наивные думают, что победа ничего не значит. В час беды они быстро меняют свое мнение на противоположное. Как-то раз я участвовал в одном конфликте, затрагивающем не только моего клиента, но и национальные интересы. Проблема выходила за привычную сферу моей деятельности, поскольку речь шла не о деньгах. Более того, компромисс полностью исключался: мы или побеждали, или проигрывали. Я позвонил Эдварду Беннетту Уильямсу в Вашингтон и, хотя мы никогда ранее не разговаривали, двух минут моих объяснений хватило, чтобы он сказал: «Приезжайте». Он взялся за то дело и, разумеется, выиграл его. Но большинство криминальных процессов проходят на месте совершения преступления, будь то громкие убийства или ограбления, о которых мы узнаем из газет, или взлом соседской квартиры. И вот тут-то, чтобы покарать преступника, особо необходим местный адвокат, знающий как судей, так и особенности здешнего судопроизводства. Если б меня обвинили в совершении преступления, да я бы еще и знал, что рыльце у меня в пушку, я бы, как и все остальные жители Уэстчестера, числом почти в миллион, хотел бы, чтобы мои интересы представлял Томасси. Я с содроганием думал о том, что Томасси может стать судьей, после чего мне не останется ничего иного, как дружить с ним, ибо он будет потерян для меня как адвокат. Для квалифицированного юриста желание оказаться в кресле судьи вроде бы естественно. Но не для Томасси. Боксеры и футболисты, которых мы боготворим, известны своими победами, а не порядочностью.