Другой мир. Злой рок
Шрифт:
– Май френд из воундед! Хелп хим! – я с надеждой посмотрел на них. В ответ увидел любопытство, но не более того. Они уставились на меня и Ваську, как на диковинку и я не выдержал, выругался по-нашему. Так я не ругался никогда. Отчаянное положение и злость на себя за то, что не могу понять того, что происходило со мной, выплеснулись в этом крайне эмоциональном срыве. Мужик, с восхищением открыв рот, как-то по-новому, с уважением взглянул на меня.
– Гляди-ка, Митрофан! Чай по-нашему могет! – Сказала женщина. – А ты говоришь иноземец!
Я подобрал свою челюсть с земли, постарался вернуть своим глазам привычный размер, сглотнул и спросил:
– Куда я попал?
– Так в Междуречье, мил человек! Деревня наша Новосёлками зовётся! А товарищ твой, чай ранетый?! – Поинтересовался мужик.
– Да,
– Кто? – Не понял меня мужик.
– Доктор, лекарь! – пояснил я, определив для себя приоритетную задачу спасения Василия. Весь анализ и осмысление не вяжущихся воедино фактов следовало произвести потом, после спасения раненого.
– А-а! – сообразил, наконец, мужик. – Лекаря у нас нет, это тебе в город надо, мил человек!
То, что было дальше, грозило мне серьёзными психическими расстройствами! Я стал спрашивать, не подбросит ли меня кто-то до города? Но слов машина, автобус, маршрутка, телефон и прочие в словаре этих людей не оказалось. Зато такие слова как телега, староста и травница Марфа присутствовали почти в каждом предложении. Но больше всего семейство беспокоил красный дракон, что с диким воем сел за мостом у самого посёлка. Кое-кто из детишек заметил его ещё в полёте и все жители посёлка на всякий случай попрятались по домам. Так я понял, что слово самолёт тоже отсутствует в их словаре. Что за дремучесть такая? Возможно, я попал в поселение так называемых староверов, которые бежали в латинскую Америку от церковной реформы, да так и отстали в своём развитии, поскольку считали любое проявление цивилизации не божественным даром, а искушением от лукавого?! Это могло бы многое объяснить. Но и эта теория оказалась неверной, поскольку слова Библия и прочих религиозных понятий они тоже не знали.
После недолгих споров я согласился на травницу Марфу. Мужик позвал на помощь соседей, которые уже стали потихоньку выбираться из своих укрытий и вовсю глазели на иноземца, что говорит на таком чудном языке. Вместе с соседями Митрофану удалось организовать доставку Василия к знахарке Марфе, а я плёлся следом, еле переставляя ноги.
Знахарка Марфа была одинокой женщиной, неплохо сохранившейся, возрастом примерно сорока с лишним лет, симпатичная, но уже с первыми признаками возрастной полноты. Лицо опрятное, доброе, что удивительно – без морщин, с большим овальным лбом, широкими скулами, полноватое от природы, с широким подбородком и крупными губами. Густые каштановые волосы она содержала в чистоте, но возраст уже брал своё, поэтому они уже не блестели. Карие глаза сидели широко, но это их не портило, поскольку они были большие и выразительные, а густые чёрные ресницы оттеняли их, как мягкий бархат оттеняет красивые пуговицы. Длинный узкий нос был чуточку загнут книзу. Всё вместе создавало у меня впечатление о знахарке, как о мудрой женщине-сове. Одета она была по местной моде, то есть в сандалии на деревянной подошве и длинную серую рубаху из грубой ткани. Скорее всего, рубаха когда-то была светлее и чище, но от многократного использования и неумелой стирки она немного истёрлась и посерела.
Травница осмотрела Васькину рану, оценила всю серьёзность ситуации и прогнала всех посторонних из своего дома. Меня тоже хотела прогнать, но я наотрез отказался покидать раненого товарища.
Когда Марфа стала читать заговоры, я чуть было не взбеленился. Стал требовать таблетки и антибиотики. Марфа посмотрела на меня своими большими глазами как на дикаря и я, тяжело вздохнув, смиряя своё негодование, стал смиренно просить для Василия настойки, лечебные мази и притирания. Тут Марфа, моргнув карими глазами, понимающе кивнула и отправилась в погреб, стуча деревянными подошвами об пятки. Через минуту, закатав рукава рубахи, она со знанием дела обработала раны какой-то сомнительной жижей. А потом влила ему в рот настойку и просила меня помочь, когда пациент застонал и заворочался.
Наконец она закончила все процедуры и сказала:
– Надо бы заговоры нашептать…
– Не надо! – Возразил я. – Давай лучше раны зашьём!
Её брови поползли вверх, и я понял, что
Перекинувшись с хозяйкой несколькими фразами, я понял, что это была самая маленькая из тех иголок, которые были в распоряжении знахарки, а кроме того она же была единственной. Я потребовал вскипятить воды, затем бросил костяную иглу в кипяток, отчего Марфа на меня накричала, но всё же позволила мне довести дело до конца. Зашивая раны Василия, мои руки лишь немного дрожали, и дело тут было в том, что сил на эмоции уже не осталось. Швы получились ужасно неровными, грубыми от ниток, но Марфа одобрительно похлопала меня по плечу, и пригласила меня за стол. Знахарка была довольна, я даже заметил, что она посматривает на меня с уважением. Предложение разделить с хозяйкой пищу я встретил радостным согласием, поскольку бутеры я прикончил уже давно, а мой молодой организм требовал новых калорий.
На обед Марфа подала варёную репу, свежие большие листья безвкусной зелени и варёную кашу с какой-то шелухой. Еда на вкус была отвратной, но выбирать не приходилось. Едва поев, я завалился спать прямо на лавке. Проснулся я уже ближе к вечеру, почему-то на земляном полу рядом с лавкой, зато накрытый старым одеялом. Марфа хлопотала возле моего раненого товарища.
– Как он? – Спросил я знахарку.
– Плохо дело! – Она посмотрела на меня с сожалением, заправила выбившуюся прядку русых волос под платок на голове. Я посмотрел на своего товарища, который всё так же тихо и неподвижно лежал на кровати. Он был бледным, черты лица заострились, а под глазами проступили чёрные круги. При этом на его щеках появился какой-то нездоровый румянец. Я перевёл взгляд на знахарку, и ждал, наблюдая за ней. Тогда она решила пояснить мне свои опасения. – У друга твоего жар начинается! Боюсь, как бы тот жар не выпил из него последние остатки жизни.
– Но ты же знахарка, Марфа! Должны же у тебя быть жаропонижающие средства! – Я сразу понял насколько тут глухие места, насколько чуждо этим людям само понятие аптека, антибиотики и другие блага цивилизации. Причём город имелся, лекари там имелись, но ни больниц, ни поликлиники, ни аптек, ни таблеток в нём не было. Также никто не слышал о том, чтобы в городе имелись другие блага цивилизации: водопровод, канализация, электричество и транспорт, кроме его гужевой разновидности. Какое-то средневековье, причём не локальное, а, исходя из того, что говорила Марфа, глобальное и дремучее. Неизвестные мне страны с монархами во главе, названия рек, гор и прочие географические названия, которые мне ни о чём не говорили, всё это меня пугало. Складывалось впечатление, что я вообще не на Земле, а где-то в другом месте и, что самое страшное, времени. Я посмотрел на Марфу умоляюще. – Помоги ему, я отплачу, чем смогу!
Марфа кивнула с сомнением. А всё потому, что я уже пробовал оплатить её помощь и постой теми деньгами, что у меня имелись. Но американские зелёные бумажки не находили у неё какого либо душевного отклика, кроме удивления. Она с удовольствием рассматривала портреты американских президентов, но при этом отказывалась признавать их денежным эквивалентом. В противоположность моим деньгам она показывала мне медные монетки, что были в ходу у местного населения. Осмотрев их, я понял, что никогда не видел ничего подобного. Во-первых, монеты были грубой работы, все имели одно и то же достоинство, то есть одинаково ценились. Во-вторых, на аверсе был изображён местный монарх, либо его предок, а на реверсе было написано кириллицей только одно слово «грош». А в третьих, качество чеканки было настолько плохим, что обработка рифлёными насечками ребра монет напрочь отсутствовала, а сама монета выглядела, будто вырубленной каким-то топором, а затем немного обточенной по краю, чтобы не оставалось острых углов.