Другой мужчина
Шрифт:
Он так посмотрел на меня, что у меня сердце дрогнуло. Господи Боже мой, бедный ребёнок, сколько же благодарности было в его взгляде. Я почувствовал себя какой-то феей из мультика, которая исполняет детские мечты.
И всё же он очень скромничал. Спустя минут двадцать, он положил в корзину только пять тюбиков с краской, маленькую упаковку фломастеров и с десяток цветных карандашей. Я вздохнул и подумал о том, что не всё сразу. С другой стороны, мне было приятно и то, что он берёг мои деньги. Этот малыш явно научился сдерживать
– Гриш, - сказал я.
– Ты имей в виду, тут несколько залов и два этажа. Этот и ещё один внизу. Там тоже много всего для художников, но товары уже другие. Там мы купим настоящий мольберт, который ты сам выберешь, и несколько альбомов для рисования. Так что, думаю, тебе понадобится больше красок и карандашей.
Он вдруг отчего-то немного скуксился, загрустил, и я, несколько растерявшись, присел рядом с ним на корточки. Аккуратно взял его за худенькие плечи, и, развернув к себе, посмотрел в глаза.
– Гриш, всё хорошо? – спросил я.
Он несколько раз быстро моргнул, затем отвернулся и тут же снова повернулся и прижался ко мне. А потом снова чуть отдалился и глядя в глаза, прошептал:
– Игорь, а можно я буду называть тебя папой?
Я увидел этот трогательно-напряжённый, внимательный взгляд ребёнка, у которого никогда не было отца и который очень хотел, чтобы папа у него был. Непременно свой. Увидел, как он напряжённо смотрел на меня, как в очередной раз сглотнул, изо всех сил стараясь не расплакаться. У меня и у самого в горле встал ком. Вспомнились кадры из «Судьбы человека», во время просмотра которых мне редко удавалось сдержать слёзы.
– Можно, маленький, - тихо сказал я. – Можно, мой хороший.
И прижал его к себе. Нежно обхватил вихрастую голову ладонью и тихонько прижал к груди. И он замер, как мышка, а потом крепко-крепко обнял меня, и я чуть не задохнулся от нежности. И обиды, наверное. За него, за себя. За всех нас таких. Столько перед глазами всего пронеслось.
Мы довольно долго так просидели с ним, минуты две-три. Наконец он оторвался от меня и посмотрев в глаза, сказал:
– Папа….
Будто на вкус слово попробовал. И улыбнулся. И я улыбнулся тоже. Затем встал, потрепал его пальцами по мягким вихрам и, взяв за руку, сказал:
– Ну пойдём, мой хороший. Нам ведь надо многое выбрать, а потом ещё оплатить эти покупки, чтобы они стали совсем твоими, правда?
Гришка, глядя на меня снизу вверх, радостно заулыбался и кивнул.
Эпилог
Тихонько поскрипывают белые садовые качели. Отовсюду из высокой травы вокруг аккуратно подстриженного газона раздаётся сумбурное стрекотание кузнечиков. Издалека доносится птичье пение. Жаркий июньский день близится к полудню. Кругом жара и зной, но в теньке хорошо. Малыш спит у меня на руках. Так сладко посапывает, что я не могу смотреть на него
В огромном детском бассейне в тени трёхэтажного дома вдали весело плещутся дети, осыпая друг друга сверкающими брызгами. До меня доносится их радостный смех. Маришка ловко выбирается из бассейна и в мокром купальнике, босиком мчится в дом по светло-зелёной траве. Гриша и Боря переглядываются и, супстя секунду вновь продолжают сражаться на надувных мечах. Вышедшая из дома Карина приседает перед бегущей Маришкой, вынуждая её остановиться, и тут же обнимает её.
– Сцапала!
– весело восклицает она.
– Мам, ну пусти!
– вопит Маришка.
– Я за медведем! Он на втором этаже!
– У тебя ноги мокрые, - смеётся Карина.
– Давай я сама принесу.
– Ты не знаешь где!
– принимается возражать Маришка, стараясь выбраться из цепких материнских объятий.
– Ну, ма-ам, ну пусти-и! Я ноги вытру! Я обещаю!
– Ну, если вытрешь, то ладно, - соглашается Карина и отпускает её.
Маришка тут же скрывается в доме.
Карина с улыбкой вздыхает и направляется ко мне. Я аккуратно подвигаюсь, освобождая для неё место.
– Уснул?
– кивнув на устроившегося калачиком Ваню, спрашивает она.
– Ага, - улыбаюсь я.
– Уже полчаса, наверное, как дрыхнет. Поел и тут же заснул.
Маришка выбегает из дома, размахивая небольшим надувным медведем и мчится к бассейну.
– Вот неугомонная, - сетует Карина.
– Не ребёнок, а егоза какая-то.
– Она классная, - улыбаюсь я.
– Настоящий живчик. Гришка её обожает просто.
– Это взаимно, - присев рядом, говорит она.
– Она дома в Москве только о нём и говорит. Гриша то, Гриша сё, "а когда мы поедем к Грише, Ване, Игорю и Оле?" Всегда его первым называет.
Мы немножко качаемся в относительной тишине. Я сидя на матрасике по-турецки, Кариша легонько отталкиваясь ногами от земли.
– Лёня звонил. Говорит, наловили целое ведро рыбы. Едут. Так что на обед у нас будет уха.
– Классно, - отзываюсь я.
– Надеюсь, Игорь поспит, как приедет. Мелкий спать не давал всю ночь, а они же уехали-то в пять утра. Игорь часа три максимум и поспал.
– Слушай, в такую погоду меня саму то и дело в сон клонит. Я удивляюсь, как ты тут ещё не заснула.
– Я после обеда посплю пару часиков. Надеюсь с мужем в обнимку.
– Ты знаешь, Игорь очень поменялся с тобой. Такой домашний стал. Спокойный, умиротворённый. Я очень рада за вас, правда.
– Он с родными только такой, - улыбаюсь я.
– Ты бы его слышала, как он по телефону или по Скайпу переговоры ведёт. Суровый, строгий. Прям тигр.
– А мы вчера с ним сидели вдвоём на веранде и он сказал мне, что очень счастлив. Потому что тебя нашёл. Представляешь, сказал мне, что ты - лучшая жена в мире. Вот нахал! А я думала - я.