Другой Париж: изнанка города
Шрифт:
Работая, прерывался только на короткие перекуры и на чашку горячего свежего кофе. Несколько раз заказывал в номер еду. Так пролетели двое или трое суток. Когда я пишу, то не помню времени.
Наконец я отвалился от лэптопа с пониманием того, что работа сделана. И сделана, думаю, неплохо.
Потом несколько часов крепкого сна и звонок Алене:
– На какой адрес переслать материал?
– На этот… – Она продиктовала. – Когда ты хочешь уехать?
– Как можно скорее.
– Мы посмотрим твой текст. Я забронирую билеты и перешлю в отель. Вместе с гонораром. Надо будет подписать некоторые
– Нет проблем.
Вскорости материал «прилетел» в агентство. Я получил гонорар и обратные билеты. До самолета оставались ровно сутки. Непонятно почему, меня било странное беспокойство. Удовлетворения от проделанной работы у меня не было. Я с тоской смотрел на свой походный рюкзак, который был готов вернуться в Москву. Все, мои дела тут почти закончены, но… Чувство недосказанности, недоделанности чего-то важного не давало мне покоя.
Я включил телефоны. Потом заказал в номер дорогой конь як – размеры гонорара вполне позволяли пожить красиво. Перед глазами бежала стрелка наручных часов.
Через мгновение я сорвался с места, плюнул на все, положил в сумку деньги, телефон и документы и зачем-то решил поехать еще раз поговорить с Моникой.
Дорожку к убежищу клошара отыскал не сразу – слишком хорошо она была скрыта от посторонних глаз.
– Это я, Тимош! – завопил я издали, чтобы старик не волновался.
Ответа не было. Даже Улисс почему-то не залаял. Раздвинув кусты и стараясь не шуметь, осторожно прошел по зарослям в сторону шалаша. Там никого не было. Я огляделся. Место, где старик запаливал свой костерок, аккуратно присыпано. Шалаш заперт на деревянную задвижку. Внутри никого!
Что-то неприятно засосало под ложечкой. Все было на своих местах, из всей нехитрой утвари исчез один спальный мешок. Даже медвежья шкура по-прежнему лежала в шалаше.
С выраженным беспокойством я прошелся вокруг. Никаких следов старика. Я решительно направился в сторону стоянки табора, намереваясь серьезно поговорить с Моникой. Поляна, где остановился табор, пустовала. Повсюду валялись драные полиэтиленовые пакеты, куски цветной материи и всяческий мусор. Неподалеку бродили двое полицейских, которые, приметив меня, тут же решительно направились в мою сторону.
– Вы знаете, тут еще несколько дней назад останавливался цыганский табор… – с дрожью в голосе произнес я.
– Да, были тут такие. Вчера вечером мы их дальше отправили. Нечего в районе криминогенную обстановку обострять и грязь разводить, – последовал ответ.
– Они что, совсем уехали? – стараясь казаться безразличным, спросил я.
– Да. Собственно, а тебе-то что? Может, было какое-то преступление или противоправное действие против тебя? Цыганки кошелек украли?
– Нет, нет… – замахал руками я. – А вы не знаете, тут побли зости жил старик с собакой… Клошар старый! Куда делся он?
– Понятия не имею, – развел руками полицейский. – Тут столько клошаров, разве уследишь за всеми?
– Спасибо.
– Тебе нужна помощь?
– Нет, благодарю, все в порядке.
– Ходит тут… непонятно кто… Тоже мне мешок со странностями! – перекинулись между собой полицейские.
В полной прострации побрел по дорожке между деревьями, не зная, что делать дальше.
В этот момент в кармане куртки раздался телефонный звонок. Я вздрогнул всем телом: как-то за последнее время отвык от мобильников. В трубке звучал взволнованный голос Алены:
– Тимофей! Где ты? В отель к тебе дозвониться не можем.
– Я на улицах Парижа.
– С тобой хотел поговорить Андре, мой шеф. Мы прочитали материал. Это просто фантастика…
– Тимофей! – раздался в трубке энергичный мужской голос. – Поздравляю! Наши коллеги не ошиблись, когда рекомендовали именно вас. Вы сделали классную работу. Особенно в той части, которая касается клошаров и кризиса эпохи постмодернизма, перспектив возможного бунта низов и интеллигенции, нового эскейпа. Замечательно описаны человеческие судьбы! Вы попали в самую точку интересов самых разных целевых групп! Это будет «бомба»! Она в ближайшие же дни разойдется по всем ведущим мировым информагентствам.
– Неужели? – равнодушно спросил я. – Всего-то описал, что видел. Настоящая жизнь…
– Надеюсь на продолжение контракта, есть много разных задумок, портфель «ударных» тем, интересных международной аудитории. Вы сейчас летите в Москву, отдохните немного. Хотя, скорее всего, у вас будет много интервью, выступлений на телевидении и радио. Наши российские коллеги уже сообщили об этом. Да и иностранные к вам определенно проявят интерес – тема-то горячая! А через недельку-две мы с вами снова свяжемся. Как с восходящей звездой международной журналистики!
– Я не думаю, что буду в ближайшее время что-то писать и где-то светиться. И вообще… Я на Валдай уезжаю!
– А можно связаться с этим вашим Мориа? Взять у него интервью? Потрясающий, колоритный персонаж. Про него можно снять документальный фильм, мы найдем финансирование.
– Не думаю, что это возможно.
– Почему? – искренне удивился Андре.
– Просто Мориа исчез.
– Куда? Давайте разыщем его, вернем. Мы же не в девятнадцатом веке живем!
– Мы живем в разных мирах. Не пересекающихся… До свидания, Андре.
– Но, Тимофей!
Я отрубил телефон. Через мгновение он снова зазвонил, настойчиво и нервно. Тогда я достал из корпуса батарею, размахнулся и швырнул ее в открытую дверь шалаша. Она беспомощно звякнула о камни где-то снаружи. Я зарылся головой в тряпки, разложенные в шалаше. Вдруг правая рука наткнулась сбоку на какую-то коробку. Я машинально подтянул ее к себе и открыл, обнаружив листки бумаги. Исписанные мелким, но вполне разборчивым почерком.
Я сел, налил себе вина в привычный граненый стакан. В памяти передо мной встало морщинистое, умное и ехидное лицо Мориа. Следом из темноты памяти выплыли огненные цыганские глаза. Воспоминание пронзило меня судорогой боли насквозь.