Другой Петербург
Шрифт:
Дом на Б. Морской, 47 стал набоковским лишь в 1898 году, а до того принадлежал Половцевым, владельцам известного здания на другой стороне улицы (д. 52), с интерьерами, которые не только замечательны сами по себе, как образец высокого мастерства архитектора М. Е. Месмахера, но представляют редкий пример сохранности, чем вообще старинные питерские особняки похвастаться не могут. Особняк этот (нынешний Дом архитектора) принадлежал банкиру А. Л. Штиглицу, о котором мы вспомним и на Соляном переулке. Оригинальный подарок был предложен Александру Людвиговичу Императором Николаем I: в дом его был подкинут запеленутый младенец, оказавшийся плодом случайного увлечения брата Императора, великого князя Михаила Павловича, какой-то фрейлиной. Девочку назвали Надеждой Михайловной Юниной, и, по отсутствию
В связи с женитьбой старшего сына, тоже Александра Александровича, Половцевы прикупили дом 47. Супруга молодого Половцева считалась самой богатой невестой в России. Это небезызвестная графиня Софья Владимировна Панина, внучка министра юстиции при Александре II, который, в свою очередь, был внучатым племянником графа Никиты Ивановича Панина, воспитателя Императора Павла I, выдающегося дипломата и жуира, с довольно загадочной личной жизнью. В пятьдесят лет Никита Иванович задумал жениться на младшей его на четверть века дочери графа П. Б. Шереметева, но красавица Анна вскоре после помолвки заразилась черной оспой и скончалась. Более Панин о женитьбе не помышлял, наследство оставив брату Петру Ивановичу.
Что ж до графини Софьи Владимировны, то ее активная общественная позиция, либеральничание, выразившееся в устройстве народных домов и читален и увенчанное вхождением во Временное правительство, заставляют подозревать истинную мужественность ее натуры. Поскольку А. А. Половцев-младший был гомосексуален, то брак мог бы считаться даже удачным, но супруги все же лет через десять разошлись. Софья Владимировна замуж больше не выходила, но Александр Александрович женился вторично, в связи с чем была роскошно отделана в неоклассическом стиле архитектором И. А. Фоминым его дача на Каменном острове, превращенная позднее в санаторий для трудящихся. Половцев-младший и обе его жены благополучно окончили дни свои в эмиграции.
Не обойдем и соседний дом 43 по Большой Морской (1840, арх. О. Монферран) с его изумительным мраморным фасадом с мускулистыми атлантами. Принадлежал он Анатолию Николаевичу Демидову. В Петербурге он бывал редко, а в Париже «приобрел себе большую известность своей безумной роскошью, гомерическими попойками и женитьбой». Женился на принцессе Матильде де Монфор, дочери Жерома Бонопарта, короля Вестфалии, брата Наполеона I. Купил, готовясь стать женихом особы царствующего дома, титул князя Сан-Донато — по названию усадьбы близ Флоренции. Этот город своим благосостоянием в прошлом веке немало обязан филантропической деятельности отца Анатоля, Николая Никитича Демидова, монумент которому воздвигли благодарные флорентийцы на берегу Арно.
Красавица-принцесса, на восемь лет младшая Демидова, разъехалась с ним сразу после свадьбы. Как хотите, о чем-то это говорит. Князь более не женился. Нельзя сказать, что демидовские богатства уходили лишь на безумные оргии. Поощрял он, как многие в его роду, науки и искусства. У Брюллова купил «Последний день Помпеи». О доме призрения на Офицерской, на его деньги устроенном, уже вспоминали.
Большая Морская, д. 46, рядом с Исаакиевской площадью — дом, принадлежавший князю П. Д. Львову, с которым, помните, начинал Нижинский. Служил князь по ведомству путей сообщения, рассматривал изобретения и проекты: поршни, турбины, насосы… Пятиэтажный дом — доходный, естественно. Владелец жил там в одной из квартир, так что представления Ромолы Нижинской о великолепных залах и мраморных лестницах, куда увлекал князь ее будущего мужа, несколько преувеличены. Хотя — не знаем уж, на каком языке рассказывал об этом Ваца супруге — можно поверить, что в собиравшемся здесь кружке молодых людей принято было и трансвестировать понемножку; пользовались успехом танцы Нижинского в женском платье.
Фамилия Львовых не так уж редка и насчитывает многих известных людей, не родственников друг другу. В княжеском роду, идущем со времен
Глава 8
Исаакиевская площадь.
Большая Морская улица
«Русские завтраки» у К. Ф. Рылеева. — Инфернальность М. Ю. Лермонтова. — Московские подруги поэта. — Бледные фигуры друзей. — Юнкерские поэмы. — Байронизм Лермонтова. — Роговая музыка. — Дар благодарных крепостных. — Меломан И. П. Мятлев. — Салон А. В. Богданович. — Вновь об анонимном доносе. — Кто убил Н. А. Клюева? — Расправа над наркомом Н. В. Крыленко. — Ренессансные забавы М. А. Пешкова. — Дурная компания С. А. Есенина. — Поход в «усачевские» бани. — Клюев и Сократ. — Есенин в «санитарном поезде». — Секретарь М. А. Кузмина Вольф Эрлих. — Есенин с Пушкиным в Лицейском садике. — Толя Кравченко знакомится с опекуном
На Исаакиевской площади все время что-нибудь ломалось или строилось. В недавнее время — гостиница «Англетер», а ныне добрались и до соседнего «дома Шиля» (где, знаете, Достоевский — о нем ни слова! — писал «Белые ночи»).
Строительство Исаакиевского собора по проекту О. Монферрана было в самом разгаре, только гранитные портики были установлены, раньше, чем возведены стены, когда на другой стороне, за Мойкой, через которую перекинут здесь широченный Синий мост, разместилась Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Это 1825 год, памятный тем, что по соседству, у Синего моста, в доме Российско-Американской Компании, у Рылеева ковали цепи заговора 14 декабря. Собирались заговорщики на «русские завтраки», где под шампанское подавали квашеную капусту и огурцы — символ внутренней раздвоенности нашей так называемой интеллигенции, ведущей свою мифическую генеалогию от декабристов. Кстати, о некоторых можно там сказать почти наверняка. Хотя ведь все это так неопределенно: Михаил Лунин, например, большой друг известного нам Ипполита Оже — с женщинами дела не имел, но, может быть, по причине героического ранения, полученного в то самое место в военной кампании 1812–1814 годов. В сибирской ссылке намечались некоторые странные союзы. Но ведь нельзя же буквально обо всех, кого-то наверняка пропустим.
Для гвардейских подпрапорщиков назначен был Чернышевский дворец, построенный Деламотом. Школа размещалась здесь недолго, до 1839 года, когда дворец вновь стали перестраивать, для великой княгини Марии Николаевны, вышедшей замуж за Максимилиана Лейхтенбергского (примечательный союз: племянница Александра I за племянником, вернее, сыном пасынка Наполеона Бонопарта). В Мариинском дворце, воздвигнутом А. И. Штакеншнейдером, мало сходства со старым, хоть стены Чернышевского дома встроены в существующее здание. Когда перестраивали Мариинский дворец, у Синего моста — между Мойкой и Большой Морской — соорудили два министерских здания и образовалась площадь, называвшаяся Мариинской; Исаакиевская площадь была вокруг собора; но со временем это забылось.
Без школы подпрапорщиков никак в этой книге не обойтись. Прежде всего потому, что в 1832–1834 годах учился в ней Михаил Юрьевич Лермонтов. «Как, и этот?» — воскликнет недоверчивый читатель. Однозначного ответа может и не быть, но задуматься есть о чем.
Лермонтов — фигура абсолютно инфернальная. Покойная Ахматова принимала это, как факт. Нисколько не удивившись, когда в октябре 1964 года спихнули Хрущева, она говорила: чего же хотите, это Лермонтов. Действительно, 15 октября (3-го, по старому стилю) исполнилось 150 лет со дня его рождения. Для непонятливых поясним: когда началась первая мировая война? в 1914 году, через сто лет со дня рождения. А когда Великая Отечественная? — да в 1941 году, через сто лет после смерти. Смена партруководителей — это самое слабое: наступил 1991 год, сто пятьдесят со дня смерти, и что ж, Советский Союз перестал существовать! Когда из четырех возможных выпадает четыре, над этим стоит призадуматься.