Другой Петербург
Шрифт:
Иван Иванович жил в Москве, писал стихи и басни. При учреждении министерств в начале 1810-х годов Александр I назначил Дмитриева министром юстиции. Пришлось возвращаться в Петербург. Министерство находилось в доме Шувалова на Итальянской (ныне «дом медицинского просвещения»). Современники заметили, что тотчас министерство наполнилось молодыми людьми прекрасной наружности. Явился среди прочих и Дмитрий Васильевич Дашков, который был «высок ростом, имел черты лица правильные и красивые, вид мужественный и скромный вместе»; приходился он, впрочем, господину министру двоюродным племянником. Он и сменил дядюшку, которому
Поэт вновь удалился в Москву. Построил дом на Спиридоньевке, у Патриарших прудов, и там, на воле, в сени рощ, при трелях соловьев дожил до глубокой старости… Вкусы его были совершенно русского барина: квас, пироги, малина со сливками… Заслуживает внимания исключительная привязанность его с юности до седых волос к кузену и сверстнику, Платону Петровичу Бекетову, известному своей издательской деятельностью. Оба остались неженаты. По-видимому, несправедливо современники подозревали Дмитриева в связи с женой приятеля, П. Г. Северина. Сына ее, Дмитрия, тоже впоследствии причастного к «Арзамасу», называл поэт: «мой пюпиль» (т. е. «воспитанник», по-французски). Но нежность к сыну вовсе не обязательно подразумевает любовь к матери его.
Дашков был женат на Елизавете Васильевне Пашковой, младше его на двадцать лет и на сорок лет пережившей супруга, скончавшись в 1890 году. Раз уж вспомнилась фамилия Пашковых, уточним, как обстояло дело в России с так называемым женским неравноправием. В том, что свобода обеспечивается материальной независимостью, мало кто усомнится, а русские женщины обладали правами наследования и распоряжения имуществом, часто бывая значительно богаче своих мужей, естественным образом попадавших в зависимость (чисто русское понятие: «подкаблучник»).
Был во времена Елизаветы Петровны богатейший сибирский золотопромышленник Иван Мясников, простой мужик, из старообрядцев. Взял в жены Татьяну Борисовну — из семьи Твердышевых, таких же, как он, крепко стоявших на ногах рудопромышленников, заведших железоделательные заводы на Урале. Так получилось, что братья Татьяны Борисовны умерли без наследников — и вот, благодаря жениному приданому, Иван Мясников сделался одним из богатейших людей в России.
У Ивана тоже почему-то не осталось сыновей, только четыре дочери, которых он повыдавал замуж за дворян, облагодетельствовав, таким образом, целый ряд известнейших дворянских фамилий.
Старшая Мясникова, Ирина Ивановна, была за Петром Афанасьевичем Бекетовым, братом неудавшегося фаворита, сестра которого была матерью поэта И. И. Дмитриева. Дарья Мясникова выдана за Александра Ильича Пашкова, обрусевшего и обедневшего польского шляхтича. Сын их, Василий Александрович Пашков, стал обер-гофмаршалом, а его, в свою очередь, дочери выданы: Татьяна — за князя И. В. Васильчикова, председателя Государственного Совета и Комитета министров; Евдокия — за графа В. В. Левашова, занимавшего одно время те же должности; Елизавета, как уже знаем, за министра юстиции Д. В. Дашкова.
Аграфена Мясникова была за бригадиром А. Н. Дурасовым; самая младшая, Екатерина, вышла за статс-секретаря Екатерины II Григория Васильевича Козицкого. Вот одному только Козицкому из мясниковских капиталов досталось 19 тысяч крепостных душ, не считая денег, заводов и драгоценностей. Естественно, что и его, в свою очередь, дочери считались весьма выгодными
Поучительно, что к мясниковскому наследству причастны такие известные своей независимостью и гордостью нрава дамы, как Евдокия Ростопчина и Аграфена Закревская. Одна сама писала стихи, и называли ее «русской Сафой»; другой посвящали стихи классики русской поэзии.
Евдокия Петровна — урожденная Сушкова, мать которой была внучкой Дарьи Ивановны Мясниковой. Рано осиротев и воспитываясь у деда, она, чтоб избавиться от несносной опеки, постаралась выйти замуж как можно скорее. А. Ф. Ростопчин, на два года ее младше, занимался своими делами, предоставив супруге возможность (а как не предоставить, денежки-то ее!) — разъезжать по заграницам, писать стихи, быть увенчанной лаврами в Риме.
Аграфена Федоровна была дочерью графа Федора Андреевича Толстого, женатого на Дурасовой. И она мужа своего А. А. Закревского (между прочим, московского генерал-губернатора) ни в грош не ставила, окруженная множеством поклонников и любовников, один из которых, Евгений Баратынский, восклицал: «Как Магдалина, плачешь ты, и как русалка, ты хохочешь». Вообще Аграфена Закревская — как ее Пушкин называл, «беззаконная комета в кругу расчисленных светил» — терпеть не могла женского общества, все время проводя с мужчинами.
Где тут домостроевские порядки, терема, в которых запирали от посторонних глаз красавицу-жену! Наоборот, неприкаянным, бедным мужьям, оставленным дома вояжирующими по заграницам женами, приходилось устраивать личную жизнь по собственному разумению.
Глава 3
Галерная улица
Русский ли город Петербург? — Галерная, д. 33: продолжение легенды. — «Дом интермедий» в театральном зале Н. Н. Шебеко. — «Шарф Коломбины». — Дата рождения М. А. Кузмина. — В каких предметах разбирался поэт. — Игра «в тигры», как элемент самопознания. — Гимназии на Васильевском острове. — Верный друг Юша Чичерин. — «Александрийские песни». — Дачный театр в Териоках. — Смерть Н. Н. Сапунова. — Профиль А. А. Блока и взор М. А. Кузмина
Один из вечных предметов спора в России: русский ли город Петербург. Есть, действительно, серьезные аргументы в пользу того, что не совсем русский, но в то же время совершенно очевидно, что ни на один из европейских городов он не походит. Менее всего на Амстердам и Венецию, которым его постоянно уподобляют. Возможно, что называть его следует все-таки русским городом, но противоестественным. Тому можно привести множество примеров. Хотя бы порядок нумерации улиц: в России повсюду нечетная сторона улицы левая, а у нас обязательно правая. Или вот: везде в России дома на берегах рек повернуты к воде задом, чтоб удобнее было сбрасывать в воду всяческую дрянь. В Петербурге же набережные составляют лучшее украшение города. По отношению к стране в Петербурге поменялись местами зад и перед — что следует отметить в развитие мысли, намеченной в начале нашего сочинения.