Другой путь. Трилогия
Шрифт:
Мы не договорили, потому что следовало звонить и выбрасывать на открывшуюся биржу в НьюЙорке те деньги, что уже появились от операций на азиатских и европейских площадках.
Еще часа два мы отдавали бесконечные распоряжения нашим девчонкам: к Эми, Линде и Марии мы взяли еще двух – романтичную, но исполнительную Джоан и педантичную и упрямую Марту – внучку немецких переселенцев из Висконсина.
Все распоряжения были отпечатаны на бумаге заранее, и теперь мы все всемером только звонилизвонилизвонили.
К середине дня наступило временное спокойствие: все распоряжения переданы, задачи розданы, оставалось лишь ждать вечера. Захар с Линдой ушли в китайскую забегаловку на первом этаже здания – перекусить.
К четырем часам вечера падение стало затормаживаться, и я бросился в скупку: наш офис опять наполнился телефонными трелями, командами, криками и проклятьями. Однако, все деньги в дело не пошли. И вот почему.
Сидя перед мониторами Bloomberg’а, мы поняли одну истину: в мире нет самостоятельных рынков. Все они поголовно зависят друг от друга и все в большей мере – от американского. Он единственный был болееменее самостоятельным. В силу своей величины и исторических традиций. Ежедневно можно было видеть, как движения индексов на любых региональных площадках повторяют то, что происходит на американских. Если упал на пару процентов какойнибудь сводный индекс на бирже в Гамбурге – все отреагируют на это вяло – как на малозначительный эпизод, но если такое же произошло в НьюЙорке – весь мир послушно отработает это снижение и даже с большим усердием: местные биржи легко могут показать не два положенных процента, а три или пять. Если приложить графики изменения основных эмитентов – “голубых фишек” – с Токийской биржи к такому же графику с Лондонской, вы с удивлением обнаружите, что они практически одинаковы. Если падают – то все вместе, если растут – то тоже не вразнобой. Исключения крайне редки и вызваны, чаще всего, какимито локальными потрясениями – вроде решения суда о разделении компании на несколько частей по требованию антимонопольного комитета или заявлением Правительства о снижении экспортных пошлин на продукцию, выпускаемую какимто предприятием или целым сектором экономики.
Поэтому теперь, когда по ту сторону океана уже наступило двадцатое число, я ждал от азиатских бирж стремления догнать американское падение, которое они сами и спровоцировали. Но хитрые азиаты открылись солидным гэпом вниз (первая сделка совершилась по цене гораздо ниже, чем последняя вчерашняя. Когда такое происходит – трейдер, как правило, не успевает присоединиться к этому сильному движению, которое редко имеет продолжение в ту же сторону) – чуть не в пятьсемь процентов, которым и отработали американское снижение. Потом цены ожидаемо двинулись вверх – трейдеры стали выкупать сильно подешевевшие активы и мне ничего не оставалось делать, как к ним присоединиться.
Захар смотрел на меня и беззвучно ржал:
– Обманули, супостаты?
– Околдовали, восточные демоны, – отшутился я, подсчитывая размер упущенной прибыли. Чтото около полутора миллиардов.
Зашедший в офис часом позже Золль просто сокрушенно покачал головой, но ни сочувствия, ни рекомендаций не высказал.
По самым скромным прикидкам выходило, что я потерял в возможной прибыли миллиарда двадва с половиной. И я понял, что теперь с временным арбитражом я хорошо пролетаю на всех площадках, потому что везде будут эти самые чертовы гэпы, на которых влезать в рынок – просто терять деньги.
Мы уже не спали практически вторые сутки, воочию наблюдая самый мощный переходный процесс, что сотрясал рынки. Котировки болтались вверхвниз и мы, как серферы скользили на восходящих волнах.
Девчонки спали на лежанке по очереди – по четыре часа. Они не жаловались, потому что были предупреждены заранее и рассчитывали на хорошее вознаграждение. И хотя им всем мы пообещали заплатить одинаково, каждая старалась показать, что ее вклад в общее дело гораздо значимее других.
Двадцать первого числа все закончилось – “черный понедельник” себя
Меня разбудила Марта – она склонилась надо мной, уснувшем в кресле, и шептала в самое ухо, чтобы не услышал Захар, сопящий напротив:
– Мистер Саура, мистер Саура, там звонят из чикагского “Оffice work and secrecy”.
– Чего им нужно? – я спросил, еще не приходя в сознание.
– Им позвонили с Чикагской фондовой. Там очень хотят встретиться с господами, – она посмотрела в бумажку, – Смитом, Нео, Бэкхемом, Левинсоном и Кацем…
– Зачем?! – сон с меня как рукой сняло!
Фамилии были из списка тех “фиктивных инвесторов”, с которыми работал виртуальный офис в Чикаго.
– Они хотят предложить этим господам работу. Они видели, как счета у Смита и Нео увеличились за два дня в пять раз, они в полном восторге…
– Тихо, Марта, дайте мне подумать. И принесите, пожалуйста, кофе. Кто еще в офисе остался?
– Вчера мистер Майнце всех отпустил домой, велев мне прийти сегодня пораньше. Остальные будут к одиннадцати.
– Хорошо, Марта, ступайте. Я жду кофе. Сделайте, лучше, два. Зак, я думаю, тоже захочет, когда проснется. И не отвечайте больше на звонки. Вернее, отвечайте, но… – я не знал, как ей реагировать на подобные вопросы. – Просто записывайте запросы и ничего не обещайте.
Пока она готовила кофе, я стоял у окна и “вспоминал”.
Потом, когда Марта принесла кофе, разбудил Майцева.
– Зак, нас поймали.
– Кто?
– Ребятки из Чикаго. Это должно было рано или поздно случиться. Статистика работает против нас. – Я коротко рассказал ему о происшествии.
– И что теперь? – он отхлебнул кофе, и недовольно поморщился: Марта, как обычно, сэкономила на сахаре. – Когда она уже научится класть две ложки на чашку?
– Думаю, пора заканчивать с кустарщиной. Нам нужны банки, фонды, солидность. Чтобы таких вопросов более не поднималось. Это ненормально, если дядя с улицы зарабатывает приличные деньги в то время, когда прожженные дельцы терпят убытки. Это сильно заметно и создает нездоровый ажиотаж. А если они еще сведут воедино наши операции, то результат, боюсь, будет плачевным.
– Нужно поговорить с Брайаном? – предложил Майцев.
– Золль – человек Кручины. Сейчас он получит свои деньги, и мы снова останемся вдвоем. По крайней мере, я сильно на это надеюсь…
Я не успел договорить, как в офис ворвался наш Эндрю Бойд. Был он в тонком щегольском плаще цвета кофе с молоком, без шляпы и с самого порога принялся орать:
– Сардж, ты представляешь, что вы сделали с моей фирмой? Что вы сделали со мной! Меня же теперь заклюют! Что мне делать?! – Он схватил стоявшую на столе бутылку майцевского кукурузного виски и опрокинул ее над стаканом. Его руки тряслись и тонкое позвякивание бутылочного горлышка о стеклянный край наполнило кабинет. – Меня же теперь на работу не возьмут в самую захудалую компанию! Мне теперь только с “Мак Алпайн” (плотина со шлюзом в районе Луисвилла) в воду броситься!
Он залпом выпил бурбон и упал в кресло, обхватывая руками лохматую голову.
– Эндрю, ты ведь получил от нас хорошие деньги? Чего разволновался? – Спросил Захар. – Ребятки твои тихонько сядут, залог за них внесем и поедут греть пузо в Африку. А там их никакое ФБР не отыщет. Откроешь новую компанию, если эту закроют. Ты же, кажется, собирался игрушки выпускать? Хорошее дело. Рынок сейчас на подъеме будет. А у Сарджа для тебя пара хороших идей припасена, да, Сардж?
Я не стал отнекиваться и предложил просто взять и купить небольшую пока компанию MicroProse вместе с ее основателем – Сидом Мейером. Они еще не издали ни Railroad Tycoon ни Civilization, но уже стояли практически на пороге.