Другой путь

Бондарь Дмитрий Владимирович

Забавно было, что с постройками в Москве происходило то же самое, что и дома — призраки домов, парков, дорог преследовали меня. Наверное, я неплохо знал этот город в своем неслучившемся будущем. А может быть, и в уже случившемся — именно сейчас настал один из таких моментов, когда все оказалось особенно зыбким и ненадежным.

С Ленькой Поповым мы встретились на улице — он выскочил из общаги в киоск за сигаретами. За то время, что я его не видел, он стал еще больше — наверное, вырос уже под два метра, выглядел при этом в три раза наглее и самоуверенней. Вид имел слегка опухший: щеки-нос-подбородок — все вроде

как надуто воздухом и обсыпало рыжеватой щетиной. Не будь со мной рядом Майцева — я бы сам не узнал в этом человеке своего соперника по футбольным баталиям.

— Захырыч! — заорал Ленька, едва его взгляд наткнулся на одноклассника. — Чувак, ты откуда?

Он принялся тискать беднягу Майцева, очень похоже на то, как медведь в цирке мучает гармонь. Между делом и мне он протянул свою лопатообразную ладонь — поздоровался.

— Вот ты молодец, Захарыч, что приехал! Не ждал, не ждал тебя здесь увидеть! Бабки есть? Бухнуть нужно. Представляешь, сегодня вторник, завтра праздник, а я на нулях вообще! И зачетная неделя на носу — всю степуху отдал аспиранту одному за эту… ну как ее? За курсовую работу, короче. «О коммунистическом воспитании читателя советских газет»! Во тема досталась, да! Откуда мне знать, как их воспитывать — читателей советских газет? Слышали, чего ТАСС сегодня объявил? Наши не поедут на Олимпиаду в Лос-Анжелес! Нормально, да? Это нужно отметить! Зато решили устроить двойника Олимпиады — «Дружбу-84». Аж в девяти странах одновременно! Эх, получить бы аккредитацию куда-нибудь на Кубу — мулатки, ром, сигара-гавана… Так что с бабками?

Захар достал кошелек, в котором хранил деньги на мелкие расходы — два трояка, несколько синеньких пятерок, десятку и в потайном карманчике (я о нем знал) свернутую стоху. Он раскрыл свою «сберкассу» и, тяжело вздохнув, отдал Леньке десятку, пятерку и оба трояка.

— Ух ты! — обрадовался Попов. — Живем, бродяги! Так, вы ждите меня здесь, я минут через сорок! Курите-нет, не помню?

— Нет, — ответил Захар, а я просто помотал головой.

— Ну и отлично, чуваки! Мне больше достанется. Чего пить будем? Водочку или конину?

Захар посмотрел на меня, а я пожал плечами.

— Тогда конину, — решил за нас Ленька. — На беленькую уже смотреть не могу, «андроповка» хоть и дешевая, но такая… бе-е… Только коньяк! Возьму две по четыре звездочки, с пятью разницы во вкусе почти не чувствуется, а по литражу больше выйдет. Можно было бы и с тремя, но завтра праздник! Да с четырьмя и пить не так отвратно, как с тремя. И клопами пахнет еле-еле. Устал я от клопов. Хотя если сначала выпить, а потом еще раз сбегать, то можно и с тремя брать. Не люблю, когда много денег, — пожаловался он, но вернуть деньги не решился, — от возможностей голова пухнет. Ладно, ждите меня, камрады!

Он, как был в тапочках и тренировочных штанах с отвисшими коленями, так и понесся огромными скачками вдоль тротуара, распугивая нормальных студентов. Потом перебежал дорогу под звуки автомобильных клаксонов и растворился среди зелени, окружавшей желтые пятиэтажки.

— Чего это с ним? — спросил я. — Запой?

— Вечная беда русской интеллигенции, — посетовал Захар. — Вся энергия уходит на борьбу с зеленым змием. Чтобы сделать что-то путное — сил уже не остается. Ничего, ты вон обещал, что Михал Сергеич страну в трезвость приведет…

—

Этот приведет. Может из-за этого и Союз весь… вот так вот. Что он там про Олимпиаду говорил?

Захар огляделся по сторонам и заметил в конце тротуара киоск «Союзпечати».

Сбегать за газетой много времени не заняло. На первой странице «Известий» мы прочитали:

«…Считать нецелесообразным участие советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе ввиду грубого нарушения американской стороной Олимпийской хартии, отсутствия должных мер обеспечения безопасности для делегации СССР и развернутой в США антисоветской кампании. Разработать пропагандистские меры, которые позволили бы создать благоприятное для нас общественное мнение в мире и убедительно показать ответственность США за неучастие советских спортсменов в Олимпийских играх. В доверительном порядке информировать ЦК братских партий социалистических стран о нашей позиции и высказать просьбу о ее поддержке…»

На самом деле пророчествовать совсем непросто. Когда оно сбывается — пророчество — возникает неописуемое чувство причастности к событию. Словно это я был в рядах тех людей, что выслушав требования и пожелания заокеанских устроителей Олимпиады, гордо сказали: «Да пошли вы, уррроды!»

— Вот такие они — пироги с котятами, — прокомментировал Захар. — Четыре года назад нас бойкотировали, теперь мы. Нормальный такой мир во всем мире. Знаешь, я уже не удивляюсь твоим пророчествам.

С той стороны, куда унесся Ленька, вдруг раздались испуганные девчачьи крики — это сквозь небольшую их стайку прорывался Попов, размахивая двумя бутылками коньяка, не поместившимися в оттопыренные карманы.

— Пошли прочь, накрашенные! — орал он на всю улицу, и ему отвечали визгом и хохотом. — Намазались, аки демоны ночные! Пошли прочь!

Он подбежал к нам, подпрыгивая на одной ноге.

— Тапок, сука, в магазине потерял, — коротко и непонятно пожаловался он. — Чего стоим? За мной, камрады, за мной, быстро!

И такими же нелепыми прыжками помчался дальше по дорожке — ко входу в огромное, этажей на шестнадцать-семнадцать, общежитие. К нашему удивлению, на вахте никого не оказалось, нам не пришлось ни предъявлять документы, ни записываться в журнал. Поднявшись вслед за Поповым по лестнице на второй этаж, мы прошли по длинному темному коридору и оказались в небольшой комнате — на три человека, судя по кроватям.

— Проходите, пацаны! Васян, вставай, ко мне кореша с родины приехали, Москву показать просят!

Комната была пуста и отозвалась тишиной.

— Васян, они коньяк привезли! — еще раз позвал Ленька и легонько звякнул бутылками друг о друга.

С одной из кроватей — мне сначала показалось, что она застелена — вместе с одеялом и покрывалом поднялся совершенно худой человек. Был он так же небрит, как Ленька, совершенно гол и чудовищно волосат ниже горла.

— И-е-ее, — непонятно ответил Васян. — Ай!

— Давай-ка умываться, дружище, умываться! По утрам и вечерам. А потом угостим! Проходите, камрады, проходите, — бросил он нам и подошел к столу, заваленному остатками недавнего возлияния. — Захарыч, дай-ка вон ту стопку газет! Настели-ка их перед столом вперемешку, чтобы потом свернуть можно было. Да-да, погуще стели, не стесняйся, здесь девочек нету.