Другой путь
Шрифт:
Захар считал, что мы сделали невозможное. Чарли был в полном восторге и собирался атаковать Брауна с Форманом или сразу схватиться с Jim Beam — единственными серьезными конкурентами в Кентукки. Мне же казалось, что оставшихся до кризиса восемьдесят седьмого года полутора лет будет недостаточно, чтобы успеть собрать все сливки с наших операций.
На Новый год неожиданно по телевизору выступил Горбачев — он пожелал американскому народу мира и успехов. Вроде бы как и Рейган выступил по телевидению в СССР вместо традиционного главы государства. А в конце января взорвался «Челленджер» — было очень жалко улыбчивую американскую учительницу, выигравшую бешеный конкурс среди своих коллег на полет, собиравшаяся вести урок с орбиты и вот так — в огненной вспышке горючего ушедшую из жизни. Был объявлен национальный
Мир стремительно менялся. И я боялся, каждый день боялся чего-то не успеть сделать, что-то упустить или не заметить вовремя.
Но несмотря на мои страхи, рынок должен был знать, что молодая и агрессивная компания Джоша не намерена останавливаться на достигнутом, и в прессе — сначала в местной и чикагской, а позже и в нью-йоркской — появилось несколько статей о том, что «Винокурни Келлера-Коллинза» намерены собрать под свое крыло и некоторые другие предприятия. Наш Джош постоянно расширялся, вернее будет сказать — пух. Но этого и ждали от него инвесторы. Им нравились «простые парни, своей сметкой и предприимчивостью выбившиеся в люди и тянущие за собой других». И мы старались не разрушать складывающийся у бизнес-общественности образ нашего первого «золотого мальчика». Даже несмотря на то, что став обладателем «спирто-кукурузного куста» стоимостью в пятьдесят миллионов долларов наш Джош все чаще собирался благородно удариться в примитивный запой. И стоило больших усилий удержать его от этого и заставить работать.
Джош появился в нескольких телепередачах, на пальцах объяснив людям, что главное — «много и усердно трудиться, сберегать нажитое, и тогда Бог обязательно пошлет удачу». Глядя на него, любой американец должен был представить, что вершины бизнеса не удел великих небожителей, а занятие доступное большинству из славного племени трудолюбивых, бережливых и напористых янки.
Нам оставалось сделать всего лишь несколько простых действий и пройти листинг в Чикаго и Нью-Йорке. Ведь конечная цель всей авантюры — найти инвесторов, которым некуда деньги девать. Наш инвестиционный консультант предрекал «Винокурням Келлера-Коллинза» большое будущее.
Келлер, часто появляясь перед телекамерами или давая объяснения своим успехам в газетных интервью, старательно проводил в массы мысль о том, что достаточно изготовителям бурбона быть местечковыми предприятиями. Что пришли другие времена и тот, кто не смотрит вперед — обречен. Что, объединившись, ликеро-водочные заводы Луисвилла обрели возможность выйти на внешний рынок, емкость которого в сотни раз выше американского. В общем, логика его выступлений сводилась ко всем известной в Советском Союзе мудрости из недавно вышедшего мультфильма «Падал прошлогодний снег»: «Пойду в лес, застрелю зайца, отнесу зайца на ярмарку! Дураков там много, а зайцы, поди, всем нужны! Разбогатею!» Но зрителям очень нравилось.
После первого же выступления на местном телеканале Wave3 он получил от бывшей жены судебный иск с наглым требованием вернуть ей пять миллионов долларов — за те полтора года, что он укрывался от алиментов. Зная дотошность и исполнительность американского правосудия в области матримониальных отношений, Джош не на шутку встревожился, хотел все бросить и бежать в Мексику. Нам удалось его отговорить от этого неразумного поступка.
Мир между тем жил по своим планам: Иран с Ираком потихоньку бомбили друг друга, особый упор делая на блокаду нефтепроводов и танкерных перевозок. Горбачев предложил полное ядерное разоружение, но никто ему не поверил. В Москве прошел исторический XXVII съезд КПСС, на котором что-то приняли — наверное, очередную программу развития; местные СМИ к подробностям были глухи. Зато очень подробно рассказали о правовом освобождении Австралии от Британской короны — ролик с Елизаветой многократно прокрутили по телевизору, восторгаясь гражданской смелостью английской королевы, окончательно освободившей далекий континент-колонию. Правда, почему-то умолчали, что верховным правителем Австралии остался английский монарх, все так же обладавший правом утверждать главу австралийского кабинета министров, созывать и разгонять парламент, объявлять войну и прочая, прочая, прочая…
Цена на нефть в апреле впервые упала ниже 10 долларов за баррель — и это был окончательный приговор Советскому Союзу, где средняя себестоимость добычи и транспортировки
Горбачев, видимо, предчувствуя недоброе, предложил распустить НАТО и Варшавский блок с непременным условием одновременности. Он вообще стал буквально сыпать предложениями — похоже, экономика в Союзе собиралась накрыться окончательно.
Я в тот момент подумал, что если сильно поднапрячься, влезть в долги и все точно рассчитать, то можно вернуть нефтяные котировки к приемлемой цене в 20–22 доллара. Поможет ли это Горбачеву? Зная, как он обошелся с моей страной в будущем, я не верил этому клоуну ни на грамм. Скорее всего, этот подарок — время, деньги — он так же неблагодарно профукает, как обошелся со всем наследством, оставшимся ему от прежних титанов — от Петра I до Сталина и Хрущева с Брежневым. Даже Хрущев на фоне этого ничтожества выглядел значительным и едва ли не великим. Все оценив, я решил не гробить наше начинание ради двух-трех месяцев спокойной жизни товарища Горбачева — пусть повертится, как уж на сковородке, а для наших капиталов найдутся распорядители достойнее Михаила Сергеевича и Эдуарда Амвросиевича, одним росчерком ручки за просто так отдающих американцам тысячи квадратных километров морской границы на Дальнем Востоке, вместе с местами вылова рыбы и нефтяными и газовыми шельфами. И, видимо, какие-то договоренности именно о таком разделе границ были достигнуты с господами Горбачевым и Шеварднадзе гораздо раньше, потому что нефте- и газоносные участки на тогда еще советской территории американское правительство начало продавать желающим еще в 1982 году.
Но впереди еще три года, и я сделаю все, чтобы в такой форме соглашение Шеварднадзе-Бейкера не было подписано никогда! А Эдуард Амвросьевич, сука, кровью у меня умоется за одни только мысли о подобной диверсии.
В начале мая мир взорвался новостью о скрываемой русскими катастрофе на советской атомной электростанции под Киевом. Название городка, где все это произошло, давалось любому американскому комментатору с необыкновенным трудом и вместо слова «Чернобыль», под которым это событие сохранилось в истории России и Украины, янки в разговоре предпочитали называть местом действия Припять или Киев. Журналисты придумывали леденящие душу подробности: вымершее население целой области, расплодившихся мутантов и страшные радиоактивные тучи, которые мерзкие русские коммунисты оттащили самолетами в Европу и Скандинавию.
Захар даже порывался отправиться спасать жертвы, и мне пришлось его отговаривать. Ограничились пересылкой десяти тысяч долларов в «Фонд спасения детей Чернобыля». Да и то мне казалось, что сделано это было зря.
Я сказал Захару:
— Представляешь, а ведь я мог это все предотвратить, я ведь знал. И знаю еще про десяток подобных аварий. Без подробностей, но примерное время и само событие — знаю.
— Что это меняет? Ты ничего не мог для них сделать, — жестко ответил Захар, он всегда умел поддерживать.
— Скажи я об этом Павлову…
— Павлов не стал бы ничего менять. Сам посуди — вдруг приходит куда-то Павлов и говорит — в сентябре будет землетрясение, а в декабре рванет трубопровод, а потом столкнутся два парохода… Что ему на это скажут? А его просто спросят: «Откуда вы все это знаете»? И ему придется либо сдать тебя, либо ступить самому на сомнительную дорожку предсказывания, либо стать иностранным агентом, подготовившим все эти диверсии. Все варианты — не айс, как ты говоришь.
— И все-таки скажи я ему тогда, и хотя бы совесть моя была бы спокойна, — упирался я.
— Ничуть не спокойна, — возразил Майцев. — Если бы Павлов ничего не стал делать — ты бы так и терзался, а если бы сделал — ты бы трясся за успех нашего дела, потому что Павлов тогда бы точно раскрылся перед своими товарищами. Куда ни кинь, всюду клин. Всех спасти невозможно.
И мне пришлось с ним согласиться.
К национальному празднику — Дню Независимости восемьдесят шестого года наши бумаги появились на биржах. Сразу на двух: Американской фондовой бирже в Нью-Йорке, куда так стремился Захар, и на Среднезападной фондовой бирже в Чикаго, где уже была внедрена во многом экспериментальная система автоматических торгов. На этом настоял наш инвестиционный консультант, апеллируя к каким-то юридическим тонкостям, в которых всем было недосуг разбираться.