Другой Синдбад

Гарднер Крэг Шоу

Итак, еще кто-то, кроме торговца, заговорил о судьбе. Не уверен, что это мне пришлось так уж по вкусу. Свобода выбора была слишком внове для меня, чтобы пожертвовать ею ради какого-то Великого Замысла.

— Значит, ход моей жизни предопределен? — спросил я крылатую женщину с нескрываемым огорчением.

— Всегда есть выбор. — Она улыбнулась. Это было странное зрелище, казалось, что рот ее твердый, как клюв. — Разных судеб много, но у тебя, весьма вероятно, выбор небольшой. — Она обвела золотистым крылом вокруг. — Но как тебе нравится

мое красивое гнездо?

— Отличная штука, — согласился я. — Неужели ты построила все это огромное сооружение сама?

— Я была вынуждена это сделать, — призналась она. — Пока у тебя нет дома, ты — ничто.

Я воспользовался моментом, чтобы осмотреть этот дом, и заметил, что там были не только обрывки ткани и пучки соломы. В одном углу лежала груда пергаментов, каждый лист которых был испещрен записями. В другом валялась куча изысканной одежды, куда лучше, чем одеяние королевы обезьян, и маленькое зеркальце, в которое могла бы глядеться женщина, любуясь собой. В другой части гнезда небольшой горкой лежали золотые монеты и драгоценные камни, сверкающие даже в этом тусклом свете.

Я вновь перевел взгляд на покрытое пушком лицо женщины, и она ответила прежде, чем я успел заговорить.

— Тебя заинтересовали мои сокровища, — сказала она. — Во мне есть доля человеческого, и меня влечет к вещам людей. И влечет к тебе. — Она протянула руку и коснулась моего лица своей нежной ладонью, человеческой во всех отношениях, за исключением того, что она тоже была покрыта золотым пухом. Щека моя ощутила теплоту и мягкость крохотных перышек, и я понял, что мне хочется тоже протянуть руки и обнять эту женщину за гибкую талию и почувствовать кожей все ее золотистое оперение.

— Останься со мной, молодой Синдбад, — сказала она севшим от желания голосом. — Я покажу тебе то, что недоступно другим смертным. Ты будешь летать высоко над миром и увидишь всех людей разом и такие далекие места, которых вовек не видел ни один человек. Ты ни в чем не будешь знать нужды, ибо я смогу раздобыть в наземном мире все, чего ты ни пожелаешь, и даже более того для твоего удовольствия.

Слова ее заполняли меня, будто вино, и я испытывал бездумное счастье при мысли о жизни здесь, высоко над всеми человеческими заботами. Но потом я снова взглянул на ее красивые пушистые пальцы и вспомнил другую руку, столь безукоризненно прекрасную, что принадлежала смертной женщине. Эта женщина-птица требует, чтобы я прожил жизнь вдали от себе подобных. Вдали от моей Фатимы.

Это гнездо, и облака, и красивая птица передо мной — все это было как части какого-то удивительного сна. Но даже лучшие из снов утрачивают все свое очарование, если спящий не может проснуться. Это место в мире принадлежало женщине-птице, но не мне, и точно так же, как у нее был ее дом, у меня был мой Багдад. В глубине души я знал, что не найду истинного счастья ни с одной из этих фантастических женщин, ни в морских глубинах, ни высоко за облаками, потому что, выбрав любую из них, я никогда больше не смогу

увидеть свою родину.

— Прошу прощения, — сказал я женщине передо мной, — но я не могу остаться.

Женщина-птица обхватила себя крыльями, будто голубь, прячущийся от свирепой бури.

— Это ты говоришь сейчас, — был ее ответ. — Мы еще потолкуем об этом, Синдбад.

С этими словами она снова широко распахнула крылья и издала крик столь высокий и пронзительный, что меня пробрал озноб. Потом, мощно взмахнув крыльями, она взмыла в воздух, и оказалось, что мой пояс снова зажат в ее гибких когтях.

Мы вылетели из гнезда и быстро понеслись вниз сквозь облака. Я видел, как мелькают в опасной близости огромные нагромождения скал. Облака начали редеть, и я во всех подробностях разглядел эти иззубренные камни, готовые переломать и изуродовать любое человеческое тело, имевшее несчастье упасть на них. Ветер выл у меня в ушах, его дикий голос, казалось, передразнивал тот последний крик женщины-птицы.

Потом я почувствовал, что пояс мой ослаб. Женщина-птица разжала когти, и я начал падать.

— Ты сделал свой выбор, — услышал я ее птичий голос, тающий на ветру. — Счастливого приземления!

И тело мое понеслось навстречу деревьям.

Глава шестнадцатая,

в которой наш герой почти возвращается на землю, хотя больше ничего не происходит

Сперва я услышал треск ломающихся веток и шуршание сотен и тысяч крошечных кусочков дерева и листьев, осыпающихся подо мной. Но теперь я, похоже, падал уже не столь быстро и безостановочно, вместо этого перекатываясь с одной пышной древесной кроны на другую.

До меня смутно дошло, что женщина-птица, должно быть, так и запланировала мое падение, чтобы я и в самом деле не погиб (мысль, явившаяся для меня полной неожиданностью), но остался в живых, чтобы мы могли встретиться с нею снова, как она и обещала.

Все это было для меня изрядным потрясением. Из холода, мира и покоя я перенесся на опушку леса, без конца ударяясь о ветки. И шумели здесь не только деревья, но и сам я без конца вскрикивал. К тому же, хотя ни одна из тех растительных штук, на которые я свалился, не была настолько прочной, чтобы убить или серьезно изувечить меня, они все же обладали достаточной прочностью для того, чтобы причинять нешуточную боль, и я чувствовал, что мои конечности и тело на многие дни покроются множеством ран.

Удары прекратились, и я понял, что мое падение окончено. Я огляделся и увидел, что ветки, в которых я застрял, — это невысокие кусты. Я был спасен, хотя не уверен, что мне когда-нибудь захочется пошевелиться. Однако мне удалось собрать достаточно сил, чтобы застонать.

— Кто там? — окликнул знакомый надтреснутый голос. — Предупреждаю, я сильный маг!

Это был, несомненно, голос Малабалы.

— Это я, — сумел выдавить я, и ребра мои тут же заныли просто от попытки говорить. — Синдбад.