Другой взгляд
Шрифт:
Шахов засмеялся:
– Наивный ты человек, Ленин! А ещё вождь. Голову даю на отсечение, они паспортистке адрес от балды назвали. Если человек говорит, что в другой город переезжает, ему при выписке на слово верят, никаких документов не спрашивают. Так что этот козёл может с тем же успехом в Мурманске быть, а может и здесь остаться. Как ты его найдёшь без адреса? Разве что случайно встретишь. Они скорее всего сразу с дочерью решили, что в новую квартиру старика не возьмут.
– Вот твари! – выругался Поляков и, попрощавшись с Витькой, поехал к себе в офис. Работы по
Но надеялся Поляков напрасно. Ничего не утряслось. Когда они с Ольгой приехали, старик лежал в кровати. Другой мебели, кроме этого уродливого железного монстра и старомодного шифоньера, набитого, по всей видимости, пожитками старика, не было. Прежние хозяева вывезли всё. В квартире было чисто, тихо и гулко. Только в самой дальней комнате кряхтел и ворочался, поскрипывая пружинистой сеткой, никому не нужный старик.
Поляков с Ольгой подошли к его кровати и сверху вниз посмотрели на непрошенного жильца.
– Добрый вечер, – прошамкал тот. На полу возле кровати стоял стакан. В стакане – вставная челюсть.
– Не сказал бы, что добрый, – отрубил Поляков. Он старался говорить грубо и жёстко, но сердце у него против воли сжалось.
Старику, казалось, было лет сто. На тонком хрящеватом носу криво сидели очки в старомодной металлической оправе. Он выглядел маленьким и жалким. Завозился, пытаясь приподняться, выпростал тощую руку, чтобы протянуть её Полякову и поздороваться, но болезненно сморщился и уронил голову, увенчанную снежно-белым младенческим пушком, обратно на подушку.
– Меня зовут Владимир Ильич. А вас? Простите, не запомнил.
– Я тоже Владимир, – представился старик, – Константинович.
– Как мило. Тёзки, значит, – процедила Ольга, высокая, не намного ниже Полякова, красивая тридцатилетняя брюнетка.
С Поляковым они встречались уже три года, и наконец тот решился сделать ей предложение. Он не мог внятно объяснить, почему медлил. У Ольги было всё: броская внешность, образование-воспитание, острый ум и сексапильность. Но Полякову тем не менее чего-то не хватало. В итоге, когда Ольга стала заговаривать о браке в ультимативной форме, он сказал, что купит жильё побольше, и тогда они поженятся. Не в её же съёмной квартирке им жить! И не в его «однушке».
Оформив покупку, Поляков решил жилищный вопрос и подписал свой брачный приговор. Перспектива женитьбы перестала быть далёкой и призрачной, обретя чёткие очертания. Ольга была счастлива.
– Вы понимаете, Владимир Константинович, это теперь моя квартира! Я её купил. И вы не имеете права здесь находиться.
– Понимаю! Всё понимаю! Вы меня, ради бога, извините. Захворал некстати. Сердце прихватило. Мешаю вам. Это такое неудобство…
– Неудобство?! Что-то вы чересчур мягко выразились, любезнейший! – встряла Ольга. – Мы с моим мужем… будущим мужем собирались переехать сюда сегодня же. И как вы представляете себе это? С какой стати мы должны терпеть ваше присутствие?
Владимир Константинович завздыхал, суетливо закивал головой и торопливо заговорил, волнуясь и проглатывая
Поляков тоже смотрел на Ольгу. Та вдохновенно возмущалась и продолжала оттачивать на старике своё красноречие. Поляков вдруг подумал, какая же она злая! И голос, оказывается, такой неприятный – пронзительный, резкий. Как он раньше не замечал?
Неужели Ольге совсем не жалко несчастного старика? Человеку и так досталось: родной сын и внучка бросили! Ни к месту вспомнилась риелторша Катя. Она была полной противоположностью Ольге, и точно так же, как этот бездомный старик, испуганно и робко смотрела на него, когда он отчитывал её сегодня утром. Сердце сжалось ещё раз.
– Вы, наверное, голодный? – внезапно спросил Поляков.
Ольга подавилась последней фразой и яростно уставилась на Полякова.
– Нет, нет, что вы! Не беспокойтесь, пожалуйста, – задребезжал старик.
– Совсем с ума сошёл? – угрожающе прошипела Ольга. – Прикармливать его будешь? Может, ещё и подгузник предложишь сменить?
– Я всего лишь спросил, не хочет ли он есть, – прохладно ответил Поляков. – Это же живой человек. Он с кровати не встаёт второй день, а может, и больше. Ты хочешь, чтобы он с голоду помер?
– Да у меня и аппетита… – завёл опять старик. Но Ольга не дала ему договорить.
– Чего я хочу?! А я тебе скажу, Володенька, чего! – голос её поднялся до крика. – Хочу, чтобы ты перестал, в конце концов, мямлить, включил в себе мужика и разобрался со всем этим! Хочу, чтобы в нашей квартире не было посторонних! Хочу переехать сюда, как мы и собирались, и начать нормально жить!
– Оля…
– Что Оля? – резко перебила она. – Я уже скоро тридцать лет как Оля! И вообще, хватит публику развлекать!
Она выбежала из комнаты, громко стуча по полу высокими тонкими каблуками. Поляков пошёл за ней. У входной двери Ольга остановилась, развернулась всем корпусом к Полякову и уже более спокойным тоном сказала:
– Короче, так, Поляков. Прекрати изображать из себя мать Терезу. Тебе не идёт. Скажи мне, что ты намерен делать?
– Ты же сама всё видишь, – устало проговорил он, – старик чуть не при смерти.
– И что? Будем сидеть и ждать, пока он подохнет? Или поправится и соизволит сходить выписаться? А если он не захочет? Тогда что? Ты в суд на него собираешься подавать или нет?
Полякова покоробило это её «подохнет», но он попытался подавить в себе растущее чувство раздражения и ответил:
– Видимо, придётся подождать, пока поправится. Виктор говорит, в суд идти бесполезно. Потому что…
– Да знаю я, что Виктор говорит, – нетерпеливо отмахнулась Ольга. – Ты сам рассказывал. Но что-то ведь надо делать? Не оставлять же вот так! Он что, с нами будет жить?
– Оля, чего ты добиваешься? – Этот разговор всё сильнее действовал на нервы, и Поляков с трудом сдерживался. Неужели она не видит, насколько ему это неприятно? – Хочешь, чтобы я выгнал больного беспомощного старика на улицу? Это бы тебе понравилось? Тогда бы я, по-твоему, был больше похож на мужика?